Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

class="p1">Мне представляется, что такая правовая эволюция сопряжена с рядом трудностей морального и политического характера. Она привела к созданию правовых норм, которые могут не соответствовать моральным и политическим реалиям обществ, находящихся в состоянии вооруженного конфликта. Такая ситуация выходит за пределы здравого смысла в той же степени, что и недифференцированное восприятие населения неприятельского государства в прошлые эпохи, хотя и в противоположном направлении. В прежние времена гражданские подданные неприятельского государства обычно считались отданными в полное распоряжение победителя в войне, который мог их истребить, обратить в рабство или переселить по своему усмотрению. В части I мы видели, как такая примитивная жестокость постепенно стала считаться неприемлемой и осуждаться как бесчеловечная. Было проведено различие между активным и пассивным неприятелем, которое понималось как разграничение между теми, кто, независимо от того, носит он военную форму или нет (как, в частности, в случае партизан и каперов), активно поддерживает военные действия или участвует в них, и теми, кто не делает этого (и обычно не носит военной формы). Несмотря на обременительные для населения и недостойные действия, бывшие неизбежным следствием жестких условий ведения кампаний на территории противника, а также жестокости и возмутительные факты, зачастую являвшиеся неотъемлемой частью блокад и осад, в XVIII и XIX вв. профессиональные армии считали, что это важнейшее разграничение в достаточной степени поддается соблюдению (когда они просто сражаются одна с другой – а именно так предпочитали вести сухопутную войну правящие элиты того времени), чтобы сделать его центральным стержнем права войны, каковым оно остается до сих пор. То, что происходило на море, играло меньшую роль; профессиональные действия немногих военно-морских флотов, способных осуществлять эффективную блокаду, привлекали сравнительно мало внимания, и в любом случае до 1914 г. невозможно было представить, чтобы эти действия имели те масштабы, которых они достигли всего лишь двумя годами позже.

В те самые годы, когда происходила канонизация этого разделения, стали множиться проблемы, связанные с его выполнением. Как уже отмечалось, трудности и осложнения буквально нахлынули на этот принцип: массовый военный энтузиазм и связанная с этим проблема определения того, в какой степени он был спонтанным, а в какой умышленно подогреваемым; мобилизация всего общества и экономики на достижение военных целей и индустриализация ведения войны, послужившая причиной этого; и одновременно со всем этим, как это ни покажется парадоксальным или даже противоречивым, распространение гуманитарных настроений, получение ими статуса признанного элемента демократических политических программ и их использование теми, кто может претендовать на статус гражданского лица и требовать расширения системы защиты, сопровождающей этот статус.

Для людей, которым доверена серьезная задача воевать и побеждать на войне, и прежде всего для тех, кто всерьез относился к традиционному стремлению не наносить вреда некомбатантам, эти изменения стали источником трудностей и недоумения. С одной стороны, тенденции в развитии права и стремление наиболее заинтересованных в этих тенденциях лиц были направлены на максимизацию защиты некомбатантов, в пользу чего, кроме прочего, имелся веский объективный аргумент: новые виды оружия массового уничтожения и средства их доставки делают чрезвычайно легкой максимизацию незащищенности некомбатантов. С другой стороны, некомбатанта, или, как его стали все чаще называть, гражданское лицо, стало в некоторых отношениях намного труднее распознать, чем в прошлом. Массовая политика и индустриализация создали так много новых способов, которыми для гражданское население могло вносить косвенный вклад в ведение войны, что понятие недифференцированного гражданского населения, к которой стремилось «прогрессивное развитие» МГП, оказалось балансирующим на грани утраты всякого доверия и убедительности.

Целиком и полностью «невинные» (согласно определению, данному выше) остались такими же невинными, как и прежде. Но как быть с взрослыми людьми, которые участвовали в политическом и психологическом подстрекательстве к войне и ее поддержке? Разумно ли и правильно ли защищать их от всех негативных последствий войны, за исключением чисто случайных, – той войны, которую они либо открыто поддерживали, либо, как это обычно бывало, по поводу поддержки которой ими достоверно заявляли их представители, находящиеся у власти? Таков политический аспект того «предела убедительности», к которому подошло данное базовое разделение. Что касается экономической стороны дела, есть факт, что гражданское население может принимать активное и даже решающее участие в обеспечении всем необходимым для ведения современной войны. Их участие могло выражаться прежде всего в изобретении, производстве и поставке всевозможных материальных ресурсов, которые требуются для ведения военных действий, и в поддержании работы всего оборудования, необходимого для функционирования современных организаций. Является ли правильным и разумным распространение на этих людей такой же защиты, какая предоставляется бесспорно «невинным», и гарантировать им такой же иммунитет? Очевидная неразумность и несправедливость такого подхода произвела настолько сильное впечатление на некоторых авторов межвоенного периода, что они предложили создать некую промежуточную категорию «квазигражданских лиц»[362].

На этот вопрос адекватного ответа как не было, так и нет. Единственный способ, которым можно защитить безусловно «невинного» от риска его присоединения к тем, кто не может быть столь обоснованно отнесен к этой категории, – это их полное физическое разделение. Такая идея не столь фантастична, как может показаться на первый взгляд. История сплошь и рядом изобилует примерами того, как еще до ожидаемого наступления противника организуется эвакуация некомбатантов из обороняемых местностей, а также примерами критики в адрес атакующей стороны, которая безжалостно заставляет их вернуться обратно. В некоторых европейских странах во время Второй мировой войны были предприняты попытки эвакуации всех детей и многих матерей из городов и районов, которые, как предполагалось, могли подвергнуться неприятельской атаке. МККК неоднократно выступал с предложениями о создании четко обозначенных демилитаризованных или «нейтральных» зон (ЖК содержат статьи, разработанные для того, чтобы облегчить их формирование) – своего рода резерваций для гражданского населения, куда не участвующие в военных действиях лица могут быть вывезены по соглашению воюющих сторон. До сих пор не было случая, чтобы потенциальные воюющие стороны заранее согласились на создание больших зон такого рода, но МККК тем не менее очень часто удавалось во время вооруженных конфликтов создавать подобные небольшие зоны ad hoc, когда ситуация на месте позволяла сделать это.

Этому неукротимому стремлению осуществить защитную сегрегацию самой «невинной» разновидности гражданских лиц, являющему собой одну крайность всего спектра мнений по поводу гражданского населения в военное время, противостоит другая крайность, заключающаяся в разной степени неспособности или нежелания вообще признавать существование этой проблемы. Для участников конфликтов, одурманенных коллективными идеологиями и страстями, может оказаться трудным или даже невозможным проводить различия между теми или иными категориями индивидов в составе общей недифференцированной массы чужаков, к которым они чувствуют враждебность. То, что нацистская Германия осуществила в деле уничтожения европейских евреев и цыган, было