Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления - Джеймс С. Скотт

сбора урожая (сева пади), к фиксированной арендной плате, выплачиваемой до посадки риса (сева тунаи), затронул только арендаторов, а для того, чтобы добиться такой трансформации, понадобилось несколько сезонов, так что лишь немногие арендаторы оказались под угрозой одновременно. Более того, большинству из них удалось сохранить арендуемые земли, даже если для них это означало дополнительное долговое обременение. Если возможно вообразить такую ситуацию, когда один крупный землевладелец потребовал бы перехода на схему сева тунаи от всех арендаторов деревни в один и тот же сезон, то реакция могла быть совершенно иной. По схожему сценарию разворачивалась утрата арендуемых земель, которая произошла, когда землевладельцы решили возобновить их обработку самостоятельно, либо сдать свою землю в аренду по схеме паджак богатым коммерческим земледельцам. Во многом то же самое можно сказать о повышении арендной платы и о замене пересадки риса техникой разбросного сева. Гайки закручивались постепенно и с разной скоростью, поэтому каждый раз жертвами этих процессов становились лишь очень немногие. В этом случае, как и в других, каждый землевладелец или земледелец, настаивавший на изменениях, формировал особую ситуацию, с которой сталкивался кто-то один или, самое большее, несколько человек.

Единственным исключением из этой схемы было появление комбайнов, которое, как мы ещё увидим, спровоцировало процессы, наиболее близкие к открытому коллективному неповиновению. Однако даже в этом случае воздействие не было моментальным, и для многих селян этот процесс не был лишён определённой двусмысленности. В течение первых двух-трёх сезонов экономическое воздействие комбайнов на бедняков было заметным, но не опустошительным. Крестьяне-середняки поистине разрывались между преимуществами быстрого сбора урожая и потерей заработка для себя или своих детей. Несколько самых мелких земледельцев, как уже отмечалось выше, поддались искушению воспользоваться комбайнами, чтобы поскорее отправиться на заработки в город. Но ни в один момент механическая уборка не представляла коллективной угрозы для средств к существованию основной массы жителей деревни.

Ещё одна поразительная характеристика сельскохозяйственной трансформации в Кедахе, чрезвычайно способствующая разрядке классового конфликта, заключается в том, что эта трансформация удаляет бедных из производственного процесса вместо прямой их эксплуатации. В рамках реализации Программы ирригации долины реки Муда крупные земледельцы и землевладельцы устранили один за другим плацдармы потенциальной борьбы за распределение урожая и прибылей от выращивания риса. Вместо борьбы за сдельные расценки за работы на жатве и обмолоте теперь достаточно лишь один раз заплатить агенту, который предоставляет машины. Вместо переговоров о стоимости работ по пересадке риса теперь имеется возможность проводить посадку разбросным методом и полностью избегать конфликта. Вместо напряжённых и склочных споров о сроках и ставках арендной платы появилась альтернатива – нанимать машины и обрабатывать землю самостоятельно, либо сдать их в аренду стороннему лицу за единовременную плату. Даже переход к системе сева тунаи отменяет рассказы о горестях и разорении, которые прежде преобладали в звучавших после сбора урожая обращениях о корректировке арендной платы. Конечно, сами изменения, такие как прекращение арендных отношений, переход к машинной уборке, введение фиксированной арендной платы перед посадкой риса, продавить не так-то просто. Но как только это происходит, бывшие арендаторы или бывшие наёмные работники попросту утрачивают свою значимость – борьбы, которая прежде велась из сезона в сезон, больше нет. А как только происходят разрыв связей и прекращение борьбы в сфере производства, аналогичные действия легко предпринять и в таких сферах, как ритуалы, благотворительность и даже человеческое общение. Этот аспект «зелёной революции» сам по себе во многом объясняет относительное отсутствие массового насилия и в Седаке, и в других местах. Если бы прибыли от «зеленой революции» зависели от необходимости выжимать из арендаторов как можно больше, а не от прекращения отношений с ними или извлечения из работников большего объема труда за меньшую плату, то последствия для классового конфликта, несомненно, были бы куда более драматичными. Как бы то ни было, прибыли от двойных урожаев в гораздо меньшей степени зависят от прямой эксплуатации бедняков, нежели от их игнорирования и вытеснения[414]. Классовый конфликт, как и любой иной, разыгрывается в конкретном месте – на молотьбе, на сборочной линии, в конкретном месте, где устанавливаются сдельные расценки или арендная плата, – то есть там, где на кону стоят принципиальные интересы. В регионе Муда двойные урожаи привели именно к постепенному стиранию с лица земли тех мест, где в прошлом происходили классовые конфликты.

Второе препятствие для открытого протеста уже заложено в постепенном характере влияния двойных урожаев. Воздействие каждого из изменений, которые были рассмотрены выше, опосредовано очень сложной классовой структурой Седаки, где одни классы частично перекрываются другими. Например, здесь имеются обеспеченные арендаторы и очень бедные арендаторы, есть землевладельцы, которые сами (или их дети) одновременно являются арендаторами и батраками, есть мелкие землепользователи, которым для выживания нужна работа по найму, но в то же время они могут нанимать комбайны. Таким образом, любой значимый сдвиг в землепользовании и производстве приводит к появлению не только жертв и выгодоприобретателей, но и значительных групп, чьи интересы не так-то просто различить. Седака – это не мексиканский Морелос, где бедное и в значительной степени недифференцированное крестьянство противостояло общему врагу на сахарных плантациях. По сути дела, лишь в сравнительно редких случаях классовая структура деревни была такова, что могла спровоцировать либо решающий единый раскол, либо почти единообразную реакцию на внешнее давление. Сама сложность классовой структуры Седаки препятствует появлению коллективного мнения, а следовательно, и коллективных действий по большинству вопросов.

Препятствия для коллективных действий, формируемые локальной классовой структурой, усугубляются другими расколами и союзами, которые идут вразрез с классовым разделением. Речь идёт о таких хорошо знакомых связях, как родство, дружба, принадлежность к определённой фракции, патронаж и ритуальные сети, которые мутят «классовые воды» практически в любом небольшом сообществе. Почти без исключения эти связи работают во благо более богатых земледельцев, формируя отношения зависимости, которые удерживают осмотрительных бедняков – мужчин или женщин – от действий, определяемых классовой позицией. Например, бедный безземельный батрак Мансур состоит в родстве с Шамсулом, одним из самых богатых людей в деревне, и может рассчитывать на то, что периодически его будут бесплатно кормить в доме Шамсула, а также время от времени давать случайную работу. Всё это не мешает Мансуру в разговорах с глазу на глаз жаловаться на то, что он потерял работу, и на скупых богатеев в целом, однако действительно помогает объяснить, почему он является членом ОМНО и располагает почтительной репутацией в деревенских политических делах. Тощий Мат чрезвычайно беден, в приватном порядке довольно откровенно высказывается по классовым вопросам и является членом ПАС. Однако он арендует релонг земли у