Оружие слабых. Повседневные формы крестьянского сопротивления - Джеймс С. Скотт

женщин (такие группы назывались словосочетанием кумпулан шер с использованием английского заимствования), которая ранее пересаживала рис на это же поле. Поскольку использование комбайнов лишало этих женщин примерно половины сезонных заработков, они предсказуемо испытывали недовольство от необходимости пересаживать рис для тех крестьян, которые нанимали комбайны во время сбора урожая. Именно поэтому в Седаке, да и, похоже, во всем регионе Муда женщины из таких бригад решили организовать бойкотирование (на малайском – бойкот), предполагавшее отказ в оказании услуг по пересадке риса тем работодателям, которые нанимали комбайны.

В Седаке отдельные попытки явным образом навязать такой бойкот предприняли три из пяти «бригад совместного труда». Во главе этих групп, насчитывавших от шести до девяти женщин, стояли Росни (вдова), Рокиах (жена Мата Буйона) и Мириам (жена Мата Исы). Остальные две бригады, возглавляемые женами Таджуддина и Ариффина, похоже, не участвовали в этих действиях, однако ни одна из них не согласилась бы сажать рис для крестьянина, которого бойкотировала какая-нибудь из трёх других групп. Почему эту инициативу взяли на себя именно бригады Росни, Рокиах и Мириам, не вполне понятно. В их состав входили женщины из семей, в среднем немного – но лишь немного – более бедных, чем семьи женщин из двух остальных бригад. Кроме того, женщины из бригад Росни и Рокиах в основном представляли домохозяйства сторонников ПАС, но этот момент мог быть связан с родством и соседством в той же степени, что и непосредственно с партийной принадлежностью, да и в любом случае они часто бойкотировали крестьян из собственной политической фракции. Если строить модель сопротивления на основании объяснений, звучавших в самой деревне, то общее мнение было следующим: чтобы содержать свои семьи, Росни и Рокиах приходится много усилий отдавать наёмному труду, и при этом они отличаются «храбростью» (берани)[427].

Формы, которые принимал этот бойкот, весьма соответствовали описанным выше разновидностям осторожного сопротивления. Между крестьянами, которые использовали комбайны, и теми, кто пересаживал для них рис, никогда не было открытого противостояния – вместо этого задействовался уже знакомый нам обезличенный и косвенный подход, описываемый формулировкой чара сембунъи тан – «дать знать». Именно таким способом женщины передавали через третьих лиц, что бригада недовольна (так пуас хати) потерей работ на сборе урожая и ей неохота (сеган) заниматься пересадкой риса на полях тех, кто в предыдущем сезоне нанимал комбайны. Кроме того, женщины уведомляли, что в случае поломки комбайна во время сбора урожая крестьянин, который захочет завершить уборку вручную, может не рассчитывать на то, что его выручат люди, работавшие на него прежде.

Осторожность вновь возобладала, когда в начале ирригационного сезона 1977 года настал момент, чтобы привести эту угрозу в исполнение. Ни одна из трех бригад не дала прямого отказа в пересадке риса для тех, кто в предыдущем сезоне собирал урожай комбайнами. Вместо этого они тянули время: женщины, возглавлявшие группы, сообщали тому или иному крестьянину, нарушившему их условия, что они заняты и прямо сейчас у них не доходят руки до его земли. Поскольку в предшествующем сезоне комбайны использовали лишь около десятка фермеров, у женских бригад было достаточно работы, чтобы всё своё время просто посвятить пересадке риса на полях тех, кто ещё не прибег к механизации[428]. Тем самым женщины не закрывали двери перед теми, кем были недовольны, избегая прямого отказа в услугах по пересадке, который спровоцировал бы открытый разрыв с этими людьми. Крестьяне, которые столкнулись с этой волокитой, были прекрасно осведомлены по поводу слухов о бойкоте и испытывали всё большее беспокойство, поскольку их рассада могла перестоять в питомнике подходящий момент для пересадки, опасаясь, что урожай может не полностью созреть к намеченной дате прекращения подачи воды. И когда они видели, что совсем недавно рядом с их собственными пустыми участками на полях соседей появился пересаженный рис, на душе их не становилось легче.

После более чем двух недель этой войны нервов – кажущегося бойкота, который так и не был полноценно объявлен, – шестеро земледельцев сами «дали знать», что организуют прибытие работников для пересадки их риса из-за пределов Седаки. Как утверждало большинство моих собеседников, в число этих шестерых входили Хаджи Кадир, Хаджи Салим, Ток Касим, Лазим, Камил и Чик Мах – в общей сложности эти люди обрабатывают около сотни релонгов. В свою защиту они утверждали, что настаивали на получении твердых обязательств по дате пересадки риса от местной бригады, с которой они работали, и лишь после того, как для них в очередной раз не нашлось время, они предприняли свои действия. В этот момент бойкот рухнул. Ряды всех трёх бригад стали редеть, поскольку женщины опасались, что навсегда потеряют работу на пересадке риса, уступив её посторонним. Поэтому они поспешно передали, что в течение следующих нескольких дней приступят к работе по пересадке риса на землях тех, кого пытались бойкотировать. Трое из шести крестьян расторгли свои договоренности с внешними бригадами, однако остальные трое не отказались от своих планов, посчитав, что отменять аналогичные договоренности уже поздно, либо потому, что хотели преподать женщинам урок. Люди из-за пределов Седаки, которым было поручено пересаживать рис, прибыли из города Ван, расположенного сразу за пределами территории ирригационной программы, и из Синкира и Мербука, ещё более отдалённых мест. Хаджи Салим, используя свое значительное политическое влияние, договорился с МАДА о том, чтобы привлечь к пересадке риса бригаду тайцев, и в дальнейшем придерживался этой же практики, за которую заслужил резкое порицание.

Безуспешная кратковременная попытка остановить комбайны при помощи коллективных действий стала предметом различных высказываний постфактум – деморализованных или самодовольных в зависимости от того, по какую сторону баррикад оказались те, кто их произносил. Но что бы эти высказывания ни выражали – удовольствие или разочарование, – в кои-то веки они сходились в том, что результат был неизбежен. Те, кто терял от механизации больше всего, осознавали, что на самом деле женщины не могли продвинуться дальше разговоров и угроз. В частности, Вахид утверждал, что слухи о бойкоте были «просто разговорами – они всё равно пересаживали рис. А что они могли поделать?» – с этими словами Вахид вскинул руки вверх. Аналогичную оценку дал Ток Махмуд: «Эту работу взяли другие люди, и как только её не стало, они [женщины] уже ничего не смогли поделать». «Люди не дураки, – добавил Сукур. – Если кто-то не хочет пересаживать рис, работа и деньги достанутся другим». Именно по этой причине, заявил Самад, женщины проявляли осторожность, не собираясь сжигать мосты, и говорили о бойкоте только в том случае, если находились на почтительном расстоянии