Политические сочинения. Том III. История политических институтов - Герберт Спенсер

этот последний сам подымет об этом вопрос, он рассчитается с ним так честно, как поступил бы с членом собственного племени… он сразу назначает настоящую цену». Лепхи (Lepchas) «удивительно честны; воровство почти неизвестно у них». Бодо и дималы «честны и правдивы в действиях и словах». Полковник Диксон распространяется о «верности, правдивости и честности карнатских туземцев, которые проявляют крайнее и часто поразительное самопожертвование, когда полагаются на их честность». Хантер уверяет о чакмасах (Chakmas), «что преступления редки среди этого первобытного народа… Воровство почти неизвестно[5]».

То же самое можно сказать о добродетелях, общих как этим племенам, так и некоторым другим диким народам. Санталы «обладают счастливыми наклонностями», они до крайности общественны», «вежливы», но «в то же время тверды и чужды угодливости»; и, хотя «оба пола чрезвычайно стремятся к обществу друг друга», женщины «чрезвычайно целомудренны». Бодо и дималы «исполнены дружелюбия и совсем почти не имеют свойств противоположных». Лепхи (Lepcha) веселы, любезны и терпеливы, «а по словам доктора Гукера (Houker), они прекрасные собеседники». Доктор Кэмпбел сообщает пример того, «какое глубокое влияние имеет чувство долга на этих дикарей». Точно так же из рассказов о некоторых малайо-полинезийских и папуасских обществах и некоторых других можно извлечь примеры, доказывающие существование высших степеней таких свойств, которые мы привыкли связывать лишь с человеческой природой, подвергшейся долгому влиянию дисциплины цивилизованной жизни и давлению высшей религии. Один из последних очевидцев, Альберти, описывает некоторые новогвинейские племена (около острова Юля), которые он посетил, как чрезвычайно честные, «очень добрые и мирные»: после споров, возгоревшихся между деревнями, «они оставались так же дружелюбны, как и до того, и не проявляли никакой злобы». Но W. G. Lawes, комментирующий отчет Альберти, в своем сообщении Colonial Institut’у говорит, что их доброе отношение к белым разрушается дурным обращением с ними белых. Обыкновенная история!

Наоборот, в различных частях света люди, принадлежащие к различным типам, дают основание убеждаться, что сравнительно передовые цивилизации, – в смысле организации и культуры – могут, однако, быть чисто варварскими в своих идеях, чувствах и обычаях. Фиджийцы описываются д-ром Пиклерингом как наиболее интеллигентные из народов, не имеющих письменности, но в то же время и самые свирепые. «Характер фиджийцев отличается глубокой злостью и мстительностью». Ложь, предательство, воровство и убийство вовсе не считаются у них преступными действиями, а, наоборот, признаются почетными; детоубийство практикуется в широких размерах; удавление больных вещь самая обыкновенная; иногда они режут на куски совершенно еще живые человеческие жертвы, собираясь их есть. Между тем фиджийцы имеют сложную и заботливо проводимую систему управления, хорошо организованные военные силы, выработанные укрепления, развитое земледелие с переменными полями и орошением; разделение труда замечательно; существует особый распределительный орган, а также начала денежных знаков; наконец, промышленность настолько развита, что строятся лодки, выдерживающие триста человек.

Посмотрим еще на одно африканское общество, Дагомею. Мы находим в нем полную систему сословий, числом шесть; сложные правительственные учреждения с чиновниками, являющимися всегда в двойном числе; армию, разделенную на батальоны, которым делаются смотры и маневры; тюрьмы, полицию и законы против роскоши; земледелие с употреблением удобрения и возделыванием двадцати растений; с городами, окруженными канавами; мосты и дороги с заставами. Однако рядом с этим общественным развитием, сравнительно высшим, существуют факты, которые можно назвать организованными преступлениями. Войны начинаются с целью добыть побольше черепов для украшения царского дворца; умерщвляют сотни подданных, когда умирает король; ежегодно убивают пятьсот человек, отправляя курьерами на тот свет. Они жестоки, кровожадны, лживы и хитры, «как будто самой природой лишены симпатических чувств и признательности, даже относительно членов своего собственного семейства», до того, что «не существует даже наружных выражений чувства между мужем и женой или родителями и детьми». Новый Свет в эпоху своего открытия представлял подобные же явления. Мексиканцы имели город с 180 000 домов, но обожали богов-людоедов, а их идолов они кормили человеческим мясом, еще теплым и дымящимся, которое проводили к ним в рот; они начинали войны с целью добыть жертвы, которые бы можно было отдать этим богам; они умели строить столь величественные храмы, что десять тысяч человек могли танцевать в их дворах, но они ежегодно приносили в жертву две тысячи пятьсот человек в Мексике и ближайших городах, не говоря уже о том, сколько приносилось в жертву во всей остальной стране. Подобным же образом в многолюдных центральных американских государствах, настолько цивилизованных, что они имеют счетную систему, правильный календарь, книги, географические карты, существовали подобные же обширные жертвоприношения пленников, рабов, детей, сердца которых вырывались и клались еще трепещущие на алтарь, а в других случаях с них живых сдирали кожу, которая служила танцевальным нарядом для жрецов.

Нам не нужно искать в отдаленных областях или у чуждых рас доказательств того, что не существует необходимой связи между общественными типами, носящими название цивилизованных, и высшими чувствами, которые мы обыкновенно соединяем с цивилизацией. Изувечение пленных, изображение которого находим в ассирийской скульптуре, не уступает в зверстве тем, которые мы находим у самых кровожадных из диких рас. Рамзес II, который любил, чтобы его скульптурные изображения на стенах храмов всего Египта представляли его держащим за волосы двенадцать пленников, которым он отрезает головы одним ударом, убил в своих победах больше людей, чем тысячи предводителей дикарей могли бы уничтожить все вместе.

Казни, совершавшиеся краснокожими индейцами над пленными врагами, не более ужасны, чем те, которым наши античные предки подвергали преступников, распиная их на кресте, или мятежников, которых зашивали в свежую шкуру только что убитого животного, или еретиков, которых намазывали горючими материалами и поджигали. Дамары, описываемые такими безжалостными, что они могут смеяться, видя одного из своих, пожираемого диким зверем, не превосходят в этом случае римлян, которые употребляли столько утонченных и трудных приготовлений, чтобы набирать жертв собственного удовольствия, которые убивали массами в амфитеатрах. Если массы убитых ордами Аттилы не могут сравняться с числом избитых римскими армиями при победе Суллы, и массы иудеев, избитых при Адриане, то это просто потому, что больше убить было уже нельзя. Жестокости Нерона, Галлиена и других можно сравнить разве только с жестокостями Чингисхана и Тамерлана; а когда мы читаем о Каракалле, что после убийства им двадцати тысяч приверженцев убитого брата солдаты требовали, чтобы Сенат поместил его между богами, мы убеждаемся, что свирепость римского народа была не слабее той, которой запятнаны самые кровожадные предводители самых свирепых из дикарей. Не много удалось изменить и самому христианству. Во всей средневековой Европе политические репрессии и религиозные сектантства навлекают на своих основателей утонченно обдуманные пытки, равные, если не более жестокие, чем те, которыми самые свирепые варвары