Власть в погонах: Военные режимы в современном мире - Григорий Васильевич Голосов

помощь. Коммунистические партии этих стран настолько систематически и жестоко подвергались репрессиям, что почти повсеместно сошли на нет или, как в Сирии, влачили жалкое существование политических сателлитов, полностью подчиненных властям.

Программы строительства социализма, реализованные этими режимами, довольно сильно различались по масштабам национализации, аграрных реформ и иных элементов левой повестки дня. Все арабские социалисты на концептуальном уровне отвергали идею полного огосударствления экономики, поскольку считали ее несовместимой с традиционными ценностями ислама, к которым относится и уважение к частной собственности. Однако на практике масштабы государственного вмешательства могли быть и относительно скромными, и весьма значительными. Например, в 1970-х годах почти вся иракская экономика так или иначе контролировалась государством. В целом опыт экономического развития в условиях арабского социализма не был особенно удачным.

Но главной причиной краха этого идеологического проекта стал провал панарабизма. Все попытки объединить арабские страны в единое государство (а таких попыток в 1950–1970-х годах было несколько) оказались недолговечными и неудачными, поскольку сталкивались с полной неспособностью лидеров арабских социалистических режимов договориться об условиях объединения. Можно сформулировать и более общее заключение: хотя программная мотивация левого толка была свойственна многим военным режимам послевоенного периода, этот феномен канул в прошлое уже в 1980-х годах.

Глава 6

Устройство военных режимов

6.1. Проблемы институционализации военных режимов

Вопрос об устройстве военных режимов – это вопрос об их институтах. Как таковой он довольно сложен с теоретической точки зрения и не очень глубоко исследован, потому что тематика авторитарного институционализма вошла в политическую науку сравнительно недавно. Поэтому начну с короткого общего рассуждения, задающего рамки для понятийного анализа. Когда мы слышим слово «институты», то на ум приходят их видимые проявления: величественные правительственные здания, помпезные публичные мероприятия и мемориалы, посвященные национальным ценностям. По существу, однако, институты не материальны. Это правила игры, существующие в сознании игроков. Понятие институционализации, стало быть, относится к процессу формирования правил.

Институционализированный политический режим – это режим, при котором правила соблюдаются. Его логической противоположностью является описанное Томасом Гоббсом состояние «войны всех против всех». Не нужно быть нобелевским лауреатом по экономике, чтобы понять: правила полезны. Без них человеческая деятельность была бы хаотичной и непредсказуемой, а это плохо сказывается на ее эффективности. В каком-нибудь идеальном мире люди взаимодействовали бы исключительно по правилам. Но это, конечно, утопия. Правила есть всегда, но всегда актуален и вопрос о том, кто и каким образом способен их нарушить.

Этот вопрос может показаться парадоксальным. С одной стороны, он способен вызвать недоумение: если правила можно нарушать, то зачем они вообще нужны? С другой стороны, остроумные люди любят козырять мыслью о том, что правила для того и нужны, чтобы их нарушать. Это не так. Правила создаются для того, чтобы их выполняли. Примеры «правил», которые невозможно выполнить, время от времени встречаются, и они-то как раз всегда рассчитаны на то, чтобы их нарушали те, кто хочет и может себе это позволить, а остальные просто держались подальше от сфер деятельности, регулируемых этими «правилами». Но хорошие правила – это не те, которые невозможно нарушить. Почти любая система социальной регуляции поддается взлому, если это кому-то очень нужно. К тому же правила, нарушение которых абсолютно никому не выгодно, бессмысленны: ведь тогда и нужды в них нет.

Хорошие правила – те, по поводу целесообразности взлома которых потенциальный нарушитель испытывает обоснованные, подкрепленные здравым анализом затрат и результата сомнения. Санкции за их нарушение могут перевесить возможную выгоду. Но практическое применение санкций находится в руках людей, обладающих властью, и для них соотношение затрат и результата не такое, как для многих других. Это особенно характерно именно для политики. Если отвлечься от феномена несостоявшихся государств, то в политике низкий уровень институционализации режима обычно проявляется таким образом, что правила не полностью распространяются на игроков, располагающих наибольшей властью, то есть на правителей. Чем меньше они ограничены правилами, тем больше склонны править по произволу, принимать и пытаться претворить в жизнь любые решения, которые приходят им в голову.

Режимы такого рода называются персоналистскими, то есть режимами личной власти. Именно они и являются противоположностью институционализированных режимов в рамках понятийного политического анализа. Эта тема уже затрагивалась мною в главе 1. Теперь остановимся на ней чуть подробнее. Разумеется, и в условиях персоналистского режима правитель не принимает все решения по личному усмотрению. Такое возможно лишь в малых сообществах, к числу которых современные государства не относятся, так что многие вопросы обречены на то, чтобы не привлекать внимания правителей. Свойства реальных персоналистских режимов можно описать следующим образом. Во-первых, правитель может принять любое решение по любому вопросу, который считает заслуживающим его внимания. Во-вторых, он может делегировать решение любого вопроса кому-либо из подданных, полагаясь на его лояльность и компетентность. В-третьих, он может отменить любое решение, принятое теми, кому он делегировал такие права, и вынести собственное.

Косвенным следствием этого является то, что персоналистские режимы отнюдь не чуждаются правил. Поскольку правитель не может уследить за действиями подчиненных, которые лучше него информированы о ситуациях в делегированных им сферах принятия решений, их деятельность необходимо регулировать правилами. Некоторые персоналистские режимы придают этому первостепенное значение. Скажем, нацистская Германия строила свой политический порядок на «фюрер-принципе», то есть на признании воли вождя как выражения национальной воли, не скованной никакими ограничениями. Но при этом в основополагающих документах государство описывалось как «корпорация, основанная на праве», то есть на системе кодифицированных формальных правил. Все преступления власти в нацистской Германии совершались по закону. И сегодня многие персоналистские диктатуры используют подобный легализм, пытаясь подвести убедительную правовую базу под любые решения лидеров.

Политические институты необязательно фиксируются в законах и иных официальных документах. В этом нуждаются лишь формальные институты. Другие политические институты, часто не менее важные, носят неформальный характер и функционируют как нормы взаимодействия, принятые и выполняемые в тех или иных сообществах. Неформальные институты слабее формальных, потому что предоставляют сильным игрокам возможность гораздо чаще использовать знакомые нам по фильмам про мафию фразы «я пересматриваю условия контракта» и «я делаю тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться». Но нужно понимать, что полностью формализовать правила социального взаимодействия невозможно, и правители уж точно к этому не стремятся – именно по той причине, что такая полная формализация ограничила бы их свободу действий.

Персонализм нельзя устранить из политической жизни, и ему подвержены все политические режимы. Это прискорбное обстоятельство, потому что персонализм снижает эффективность государственного управления. Во-первых, он увеличивает вероятность ошибочных решений, поскольку они основываются на индивидуальных суждениях правителя, его заблуждениях и прихотях. Кроме того, подчиненные часто скрывают от начальника информацию об истинном положении вещей как из карьерных соображений (всем известно, что может ждать гонца, доставившего плохие новости), так и потому, что недостаточная информированность правителя подкрепляет их собственное информационное преимущество перед ним. Во-вторых, персонализм снижает вероятность исправления ошибочных решений, поскольку правители, которые их принимают, имеют все возможности настаивать на своей правоте, ведь возразить им некому. К тому же признание собственных ошибок несовместимо с образом мудрого и прозорливого правителя, важным для поддержания авторитета.

Демократия отличается от авторитарных режимов тем, что более эффективно противостоит персонализму. Этому служит несколько механизмов: сменяемость власти путем выборов, эффективное разграничение полномочий между ветвями власти, иногда – внутрипартийная подотчетность лидеров. Свой вклад вносят независимые суды и СМИ, хотя они могут существовать и в условиях авторитаризма. У авторитарных режимов, как партийных, так и монархических, есть менее действенные, но все же вполне реальные способы противостоять персоналистскому перерождению.

Вернемся наконец от общих рассуждений к более узкой, приземленной тематике книги и зададимся вопросом, как с этой точки зрения выглядят военные режимы. Популярный образ вооруженных сил как централизованной, иерархической структуры, действующей по принципу единоначалия, может создать впечатление, что военные режимы