Власть в погонах: Военные режимы в современном мире - Григорий Васильевич Голосов

Во-вторых, режим должен оставаться популярным, иначе любая активность масс начинает представлять для него опасность. Тот же Ролингс, который в основном поборол коррупцию и решил экономические проблемы Ганы, пользовался (даже после ухода из политики до самой своей кончины в 2020 году) такой любовью народа, что его называли младшим Христом и спасителем, и это, в отличие от многих подобных случаев, не было результатом пропаганды. Если эти условия не соблюдаются, то институциональные эксперименты военных режимов не приносят желаемых результатов. Созданная режимом Веласко Альварадо в Перу СИНАМОС довольно скоро выродилась в громоздкую и дорогостоящую бюрократическую структуру, которая не доставляла властям особых проблем, но и большой пользы не принесла, оставаясь придатком подконтрольного военным аппарата управления. А этот аппарат не очень успешно справлялся со своими задачами, особенно в области экономики, так что популярность режима и готовность масс его поддерживать скоро сошли на нет.

Конечно, важную роль в дискредитации режима сыграли и систематические крайне упорные действия правой оппозиции, которая, опираясь на свои организационные ресурсы, значительно превосходила СИНАМОС в способности к политической мобилизации. Репрессивный режим легко подавил бы оппозицию, но вопреки отнюдь не вегетарианским нравам перуанских вооруженных сил, известным нам из произведений Марио Варгаса Льосы, режим Веласко Альварадо не был особенно репрессивным. В итоге он пал, сменившись значительно более консервативной военной диктатурой, при которой СИНАМОС была демонтирована, хотя на словах новый режим не отказывался от программы «перуанского социализма».

Еще более плачевно закончился недолговечный эксперимент по внедрению прямой демократии, проведенный левонастроенным лидером военного режима Боливии Хуаном Хосе Торресом в 1970–1971 годах. Попытка Торреса опереться на Народную ассамблею, в которую в инициативном порядке вошли представители «пролетариата», привела к его конфликту с левыми политиками троцкистского толка, которые стремились превратить этот орган в альтернативное правительство по образцу Петроградского совета 1917 года. Ситуация в стране дестабилизировалась. Вскоре правый военной переворот положил конец и режиму Торреса, и троцкистским инициативам.

Теперь мы можем подвести предварительные итоги анализа военных режимов, используя количественную информацию об их институциональных решениях. Для представления сводных данных я использовал выборку из таблицы 2, но не полностью, а в усеченном виде: были учтены лишь режимы, просуществовавшие более пяти лет, поскольку для менее долговечных режимов вопрос о формальной институционализации стоит не очень остро. В результате остались 76 режимов.

Каждый из режимов нужно было отнести к одной из четырех категорий институционализации. Три из них очевидны: это монархия, партийная и электоральная автократия. Четвертая категория, разбору которой был в значительной части посвящен анализ выше, это ситуация, когда режим не имитировал чуждые ему институциональные формы, а институционализировался либо в собственном качестве – как военный, либо в особой форме, изобретенной специально для этой цели (как в Ливии при Каддафи). За неимением лучшего термина обозначу все подобные формы институционализации как аутогенные. В науках о жизни термин «аутогенный» как раз и относится к явлениям, которые так или иначе образуются внутри организма, а не привносятся в него извне (от греческого autogenes – самозарождающийся).

Разумеется, изначально – как правило, в течение первых двух-трех лет – все военные режимы носят аутогенный характер. Я не использовал эту категорию в тех случаях, когда такие фазы были короткими и самими режимами расценивались как переходные. Таким же подходом я руководствовался, если институциональная форма режима менялась – обычно под давлением политической среды – незадолго до его падения. При этом часто режимы меняли институциональные формы, так сказать, в середине пути. Ведь для военного режима его институциональное оформление вторично, и сменить его без изменения внутреннего содержания не составляет труда. Для решения этой методологической проблемы я представляю результаты подсчетов в трех видах: 1) вынося каждый из типов перехода от одной институциональной формы к другой в отдельную категорию; 2) фиксируя основные институциональные формы, которые режимы принимали в начале своего существования; 3) фиксируя их основные институциональные формы в конце пути. Переходы к демократии в этих данных не учтены, поскольку речь идет исключительно о режимах, сохранявших авторитарный характер.

Таблица 6. Распределение военных режимов по типам формальной институционализации (1945–2010)

Результаты подсчетов представлены в таблице 6. Данные показывают, что доля военных режимов, не использовавших внешние по отношению к ним формы институционализации, весьма значительна и в начале существования военные режимы часто были аутогенными. Многие таковыми и оставались, особенно в случаях, когда они сразу приобретали персоналистский характер. В главе 2 я уже приводил пример Иди Амина в Уганде, забота которого об институтах сводилась к присвоению все новых и новых титулов, подчеркивавших его право на абсолютную власть. Случаев имитации партийных режимов тоже немало. Категория монархий почти пустая. Она включает в себя главным образом военные режимы Таиланда. Наиболее предпочтительной формой для военных у власти, особенно в конце существования режимов, был электоральный авторитаризм. Это во многом связано с тем, что заключительные фазы целого ряда режимов пришлись на 1990-е годы, когда имитация партийных режимов уже не приносила никаких политических дивидендов, в то время как электоральные авторитарные режимы часто рассматривались их западными спонсорами как молодые и многообещающие демократии.

Глава 7

Имитационные институты

7.1. Имитация партийных режимов

В течение всей второй половины XX века партийные режимы были если и не самыми распространенными, то, безусловно, самыми заметными типами авторитарного правления. Они существовали в двух странах, каждая из которых бросала серьезный вызов либеральной демократии как в идеологическом плане, так и своими практическими действиями на международной арене: в СССР и Китае. Неудивительно, что партийный режим рассматривался многими военными правителями не только как приемлемая институциональная форма, но и как весьма престижная и к тому же апробированная. Надо отметить, что идея однопартийной диктатуры достаточно проста и в некоторых случаях военные режимы приходили к ней самостоятельно, без влияния советского опыта. Скажем, в Доминиканской Республике единственной легальной партией с 1931 по 1961 год (с небольшим перерывом в конце 1940-х годов) была Доминиканская партия, служившая политическим инструментом диктатуры Рафаэля Трухильо. Некоторое воздействие на латиноамериканские режимы в то время оказывал опыт нацистской Германии и Италии. Однако не подлежит сомнению, что своей популярностью среди военных режимов идея партийной институционализации была в решающей мере обязана контексту холодной войны.

Основная проблема, с которой сталкиваются военные режимы, делающие такой институциональный выбор, состоит в том, что когда военные приходят к власти, то своей партии у них нет. Иногда у них нет вообще никакой политической организации, которая выходила бы за рамки военной структуры. Чаще организация создается как инструмент подготовки переворота, но действует в глубоком подполье и обычно объединяет участников заговора не как приверженцев определенной политической программы (если не считать таковой просто идею свержения действующих властей), а как обладателей тех или иных ресурсов, которые можно задействовать для захвата власти. Например, организация «Свободные офицеры» в Египте на момент захвата власти включала в себя людей с самыми разными взглядами на перспективы общественного развития – от радикальных исламистов до коммунистов. Успешно сосуществовать в рамках заговора эти люди были вполне способны, но в рамках партии – вряд ли.

Поэтому очевидно, что если военная диктатура хочет институционализироваться как партийный режим, то ей надо обзавестись партией. Эту проблему можно решить, просто создав с нуля, под ключ, партию, опирающуюся исключительно на собственные ресурсы режима. Есть и другой вариант: использовать уже существующую партию, подчинив ее военному руководству. Эти два полярных способа партийной институционализации задают теоретический спектр возможностей, доступных военным режимам, так что реальные варианты обычно лежат где-то посередине. В реальности случаев, когда военным диктатурам удавалось подчинить себе сколько-нибудь влиятельные партии, немного. Причина проста: собственные ресурсы таких партий обычно довольно велики, и поэтому в тандеме с партийными политиками первенство военных далеко не гарантировано. Как свидетельствует уже проанализированный опыт Афганистана, итогом сотрудничества может стать не имитационный, а самый настоящий партийный режим. Этого военные, естественно,