Вырождение международного правового порядка? Реабилитация права и политических возможностей - Билл Боуринг

«Первое поколение», гражданские и политические права, вместе с правом на частную собственность, имеет историческое происхождение: оно возникло из Французской революции 1789 г. и Американской революции того же периода. Я уже упоминал ужас, который Декларация породила в Англии. Но несколько позже Маркс представил в высшей степени сокрушительную критику «первого поколения» прав, гражданских и политических прав. В кратком полемическом очерке «К еврейскому вопросу», написанном в то же время, что и «К критике гегелевской философии права», он рассмотрел права, изложенные во французской Декларации прав человека и гражданина и Конституциях 1793 и 1795 гг.:

«Итак, свобода есть право делать всё то и заниматься всем тем, что не вредит другому. Границы, в пределах которых каждый может двигаться без вреда для других, определяются законом, подобно тому как граница двух полей определяется межевым столбом. Речь идёт о свободе человека как изолированной, замкнувшейся в себя монады. …Право человека на свободу основывается не на соединении человека с человеком, а, наоборот, на обособлении человека от человека. Оно — право этого обособления, право ограниченного, замкнутого в себе индивида.

Практическое применение права человека на свободу есть право человека на частную собственность»[530].

Марксова критика прав «первого поколения» была и остаётся острой и фундаментальной. Чего он не мог ожидать, это рост важности, как прямой результат политических событий и борьбы, «второго» и «третьего» поколений, особенно социально-экономических прав и прав народов. Подозреваю, его реакция была бы весьма иной.

Время признания в международном праве «второго поколения» прав человека, социально-экономических прав, как прав человека также можно датировать очень точно. Эти права получили статус юридических прав, и, что самое важное, стали доступны как инструменты легитимизации и борьбы, прямо вследствие событий 1917 г., конкретнее — при создании Международной организации труда в 1919 г. Международная организация труда остаётся важнейшим источником и механизмом защиты социально-экономических прав. Эти права стали намного более реальными, в контексте краха СССР, благодаря Европейской социальной хартии (пересмотренной)[531] 1996 г. (вступила в силу в 1999 г.), с её механизмом коллективных жалоб профсоюзов и неправительственных организаций в Европейский комитет по социальным правам.

«Третье поколение» — права народов на самоопределение, на развитие, на чистую окружающую среду, на мир — было признано как права в международном праве после колониальной борьбы 1960-х, конкретно — со вступлением в силу двух великих Пактов ООН по правам человека в 1976 г. Они не потеряли ни толики своей релевантности в контексте сохранения жестокой несправедливости глобальной экономики[532].

Заключение

Итак, эта глава развивает мой взгляд на международное право и права человека через исследование значения и влияния идеологии в увековечивании такого теоретического мышления, которое отнимает у своих предметов всю их материальную действенность и скандальную власть. А теперь я возвращаюсь к истории и контексту самоопределения, ключевого принципа международного права; и, в частности, попыткам построить марксистскую теорию международного права.

Глава 7

Права человека как отрицание политики?

Введение

В последней главе я представил набросок теоретических оснований своего взгляда на права человека. Но имеют ли дискурс и практика прав человека сами какое-то право на существование? Эта глава расследует один ответ на насущный вопрос нашей нынешней ситуации: возможна ли политика? А также вспомогательный вопрос: являются ли «права человека» ресурсом только для застоя и реакции?

В своей книге «Этика. Очерк о сознании Зла»[533] Бадью объявляет, что «…возвращение к старой доктрине естественных прав человека, очевидно, связано с крушением революционного марксизма и всех опиравшихся на него фигур прогрессивной ангажированности»[534]. Сразу очевидно, что Бадью не разделяет моё диалектическое понимание прав человека. Для него, дискурс прав человека — признак неудачи. Но это явно не главная тема его книги, представляющей чрезвычайный интерес.

Обращаясь сперва к заголовку, следует указать, что Бадью определяет «этику» и «зло» радикально, в рамках политической проблематики — проблема состоит в том, как в XXI веке она может быть политической? Согласно Бадью, «…„этика“ в первую очередь касается „прав человека“…»[535]. Какова тогда роль так понятой «этики»?

Для Бадью, «этика», то есть «права человека», преграждает путь «событию» «во имя Зла и прав человека»[536]. Для Бадью «событие» «чисто случайно, и не может быть выведено из ситуации»[537]; оно не имеет прецедента и неожиданно, чистая первопричина, всегда подобная доказательству (секуляризованной) благодати. Примеры, которые даёт Бадью,— «событие», заключающееся в том, что Коперник назвал Солнечную систему «гелиоцентрической» против установившейся совокупности знаний, утверждавшей, что Солнце вращается вокруг Земли; «событие» Французской революции в ситуации «старого порядка»; «событие» специальной теории относительности в рамках неизменных законов ньютоновской физики.

Объясняя «событие», Бадью идентифицирует «три основных измерения процесса истины»[538] — событие, верность и истина[539]. «Событие» — это то, что «заставляет явиться „что-то другое“, нежели ситуация»[540],— Маркс, по Бадью, есть событие для политической мысли; «верность» — это «название процесса», «продолжающийся и имманентный разрыв»[541]; «истина» — «есть то, что верность заново сочетает и производит»[542]. Далее он определяет, что революции 1792 г. и 1917 г. были «действительно универсальными событиями»[543]. Ещё одним было возвещение Св. Павла о Воскресении[544].

Таким образом, Бадью утверждает (и я с энтузиазмом соглашаюсь), что XX век был веком не обещаний, но свершений, победной субъективности:

«Эта победная субъективность переживает все явные поражения, потому что она по сути не эмпирическая, а конституирующая. Победа есть трансцендентальный мотив, организующий и само поражение. „Революция“ — одно из имён этого мотива. Великая Октябрьская революция, затем китайские и кубинская революции, как и революции в Алжире или во Вьетнаме на волне национально-освободительной борьбы — всё это служит эмпирическим доказательством мотива и наносит поражение поражениям, возмещает бойни июня 1848-го и Парижской Коммуны»[545].

То есть, для Бадью, «этика» (или «права человека») имеет то дурное воздействие, что «перекрывая… путь к позитивному назначению возможностей…, она принимает в качестве объективного фундамента всех ценностных суждений игру необходимого»[546]. Бадью ставит «этике» (или «правам человека») чёткий диагноз: «Она первым делом удостоверяет отсутствие всякого проекта, всякой политики освобождения, всякого истинно общего дела»[547].

Как правильно объясняет Баркер, это приводит Бадью к полному отказу от современной ортодоксальной доктрины универсальных или естественных прав человека, неотъемлемой части идеологии либерального гуманитарианизма и закона глобального рынка, который кажется восторжествовавшим после неудачи революционного проекта марксизма[548].

Повторю, что возможность политики,