Полиция мыслей. Власть, эксперты и борьба с экстремизмом в современной России - Алек Давидович Эпштейн

ничего странного в том, что в такой ситуации в стране появляется социальная напряжённость. Социальные гарантии ликвидируются, растёт безработица, имущественное расслоение неимоверное: было бы удивительно, если бы этой напряжённости не было. Однако, вместо того, чтобы задуматься о причинах социальных волнений, российская бюрократия занимает позицию страуса, прячущего голову в песок, и попросту объявляет (явно или между строк) любую критику и любую борьбу за свои права – «экстремизмом», пользуясь лингвистической и юридической расплывчатостью этого понятия. «Экстремистские» статьи в УК и ФЗ-114 «О противодействии экстремистской деятельности», на мой взгляд, намеренно оставляют определение «экстремистской деятельности» чрезмерно широким, чтобы под него попадало любое «инакомыслие». Чем мощнее идёт наступление государства и крупных корпораций на общество, чем больше у людей отнимают прав – тем сильнее «борьба с экстремизмом». В этой связи показательно, что Департамент по противодействию экстремизму при МВД России был создан именно в «кризисном» 2008 году, когда мировая экономика трещала по швам, а вместе с ней – и российская. Причины снова экономические – чем хуже людям жить, тем более вероятны волнения и недовольство существующей властью. А чтобы подавлять недовольство, нужна политическая полиция. Такой полицией и стал так называемый «центр Э».

Таким образом, «антиэкстремистские» подразделения правоохранительных органов и само юридическое понятие «экстремизм» порождены совершенно ошибочным представлением о природе процессов в обществе. По логике российской бюрократии, недовольство властью и социальное напряжение – это продукт деятельности отдельных «экстремистов», маргиналов и диверсантов. Достаточно их изловить и нейтрализовать при помощи разнообразных «специальных» отделов МВД и ФСБ, и тут же настанет мир и благодать, а население страны мгновенно примирится и с имущественным расслоением и с тем, что государство сняло с себя все возможные обязательства по отношению к собственному народу.

Между тем, вся история человечества показывает, что социальное напряжение порождают не мифические «экстремисты», а объективное историческое развитие общества. В случае с Россией конца XX – начала XXI веков основной причиной социального напряжения являются действия самой власти, о которых я уже говорил. Чтобы уничтожить это напряжение, власти нужно либо кардинально поменять свою политику, либо фактически начать войну с населением страны. Пока, к сожалению, мы видим, что доминирует второй вариант. Это подтверждается и всё увеличивающимся финансированием центров «Э» при сокращении финансирования всей остальной милиции (полиции). Численность внутренних войск уже превысила численность армии, причём вооружают их, в том числе, водомётами для разгона демонстраций.

В этих условиях понятие «экстремизма» фактически используется в узких кастовых интересах властвующей «элиты», защищает её от любой критики… Что-то не нравится – предатель. Критикуешь – экстремист. Любые неурядицы в обществе объявляются «происками врагов», внешних или внутренних. Это, конечно, гораздо удобнее и проще, чем искать подлинные причины проблем и решать их. Вот только слишком уж напоминает худшие страницы истории Советского Союза, повторяющиеся как фарс. Неудивительно, что многие эксперты считают «экстремистские» статьи УК просто «переизданием» статей 70, 190.1, 142 и 227 Уголовного кодекса РСФСР, предусматривавших уголовную ответственность за «антисоветскую агитацию и пропаганду»[187].

Представляются в высшей степени верными слова, сказанные главой тогда еще существовавшего издательства «Ультра. Культура» покойным Ильей Кормильцевым в радиоинтервью в сентябре 2006 года: «Думаю, что просто у нас сейчас такие три статьи – это возбуждение межконфессиональной и межнациональной розни, нелегальное распространение и производство порнографии и пропаганда наркотиков – эти три статьи выполняют функционально ту же самую функцию юридическо-административную, которую в классическую эпоху поздней советской власти выполняли статьи о валютной спекуляции, тунеядстве, еще входил в этот круг гомосексуализм. Вот это такие статьи, которые, как бы они непосредственно не орудием реакции служат на какое-то конкретное правонарушение, они служат, как некий инструмент шельмования и политического влияния. И, как правило, применяются совершенно не исходя из предмета дела, а исходя из необходимости кому-то испортить жизнь»[188]. За прошедшие с тех пор четыре года функциональная роль статьи о возбуждении розни изменилось; теперь это, скорее, аналог печально известной статьи 190 УК РСФСР о «распространении заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». Нормальным подобное положение вещей счесть нельзя.

Возвращаясь к модели Э. Шилза, упомянутой в начале настоящей книги, нельзя не признать, что, разгромив издательство «Ультра. Культура», власти во многом добились своего: границы существующего в сфере литературы и искусства дискурса были ограничены приемлемыми для них перифериями, маргинальные же группы, развивающие принципиально альтернативные картины мира, лишились возможности на репрезентацию своих нарративов, спасаясь исключительно «эмиграцией в Интернет». Ликвидировав «Ультра. Культуру», власти, опираясь на частично вынужденный, а частично более чем добровольный конформизм как интеллектуалов, так и бизнесменов, задействованных в издательском и смежных бизнесах, смогли продемонстрировать свою монополию на определение «допустимого» и «недопустимого» в сфере литературно-художественных проектов, имеющих общественно-политическую «повестку дня». Контркультурный дискурс был де-факто объявлен неприемлемым в принципе, при этом власти продемонстрировали широкую готовность использовать в подавлении этого дискурса самую разную риторику – от антинаркотической, прикрывающейся борьбой за здоровье нации, до антипорнографической, поднимающей на щит парадигму сохранения традиционалистских нравственных ориентиров общества.

Представляется, что мало что наносит обществу и его способности к модернизации больший урон, чем делегитимизация альтернативных культурных дискурсов, ибо только в них и могут быть озвучены и обсуждены принципиально новые векторы общественного и культурного развития страны и мира, рассмотрены принципиально иные модели, среди которых – как знать? – могут оказаться и те, которые позволят совершить значимый скачок вперед в осознании пройденного пути и в определении наиболее перспективных направлений движения в настоящем и будущем. Хочется, поэтому, надеяться, что дело, начатое издательством «Ультра. Культура» будет продолжено, а палитра общественно-культурных парадигм будет становиться всё более и более плюралистичной.

Важно помнить, что статья 29 Конституции РФ четко и недвусмысленно гласит: «Каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом». Свобода распространять информацию и идеи, свобода выражения мнения, в том числе и свобода критиковать правительство (в соответствии со ст. 10 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод и в соответствии с установившейся прецедентной практикой Европейского Суда по правам человека) составляет одну из существенных основ демократического общества. Необходимо стремиться к тому, чтобы и власть, и гражданское общество понимали, что полифоническое разнообразие общественной полемики – благо, а не проклятье, с которым нужно бороться. Могут и должны пресекаться лишь четкие и недвусмысленные призывы к насилию, имеющие неиллюзорный шанс быть реализованными. Оппозиционные мысли и взгляды, в том числе и выражаемые публично (а уж тем более в частных Интернет-дневниках), способствуют поиску оптимальных векторов, дополняя и расширяя гамму возможных путей общественного развития. Расширительные толкования, согласно которым