Украинский вопрос и политика идентичности - Алексей Ильич Миллер

читать и писать на своем наречии, а белоруссы – на своем. Костюм, нравы и обычаи Малороссии и Белоруссии иные, чем в России, но они им сродны, а потому должны быть всюду и при всех условиях допустимы»[630]. В начале XX в. это понимали уже и при дворе. В феврале 1903 г. на костюмированном балу в Зимнем дворце, посвященном России XVII в., наряду с великорусскими было немало и малорусских костюмов. Вел. кн. Дмитрий Константинович был одет в костюм полковника Сумского слободского полка, вел. кн. Михаил Николаевич – в костюм атамана запорожских казаков, гр. В. Д. Воронцова-Дашкова, в костюм малорусской казачки, а министр двора В. Б. Фредерикс щеголял в костюме, скопированном с портрета Богдана Хмельницкого[631]. Дондуков-Корсаков пытался действовать в этом духе на 40 лет раньше, в самом начале спурта русского капитализма, и это давало его политике большие потенциальные преимущества.

Успех или неудача этого проекта в длительной перспективе зависели бы от устойчивости экономического и политического развития России. Трудно судить, был ли Дондуков-Корсаков сторонником конституционных реформ в России. Во всяком случае, Болгария, где он с марта 1878 г. к качестве русского комиссара возглавлял оккупационное правительство, получила весьма либеральную конституцию. Драгоманов на конституционные реформы в России надеялся, но перспективы украинофильства в случае их проведения оценивал в том же 1878 г. отнюдь не оптимистически: «Конституция в России даст свободу украинской работе… Только эта же конституция даст еще большую свободу и силу московским людям, и они, наверняка, поведут свое дело так, что потянут за собой множество помосковленных [т. е. ассимилированных. – А. М.] людей и на Украине. Некоторое время украинство не погибнет, но станет снова «провинциальным родственником», прихвостнем»[632].

Стивен Величенко, опубликовавший статью, в которой сравнивается политика английских властей в отношении Шотландии и политика российских в отношении Украины, считает, что разные результаты объясняются прежде всего отсутствием власти закона и неразвитостью гражданских институтов в Российской империи[633]. Всякое выделение одного обстоятельства как решающего, в ситуации, где действовал целый ряд факторов, может быть оспорено. Но не приходится отрицать его важное значение.

Правительство, и прежде всего сам царь, оказались не способны верно оценить ситуацию, понять преимущества тактики Дондукова-Корсакова. Применительно к этому эпизоду верно сделанное по другому поводу замечание Валуева: «Свойственная у нас многим, и весьма многим, умственная лень постоянно предрасполагает к выбору простых и потому вообще грубых средств для достижения правительственных целей. Нет ничего проще, чем положиться на одну силу вместо нескольких»[634]. Действуя по шаблону сатирических героев Щедрина, Александр II подписал Эмский указ, ставший очередным свидетельством того, что история России может быть рассказана как история плохого управления и его последствий.

Глава 12. Субсидия газете «Слово». Галицийские русины в политике Петербурга

Отдельного обсуждения заслуживает пункт Эмского указа, касавшийся оказания финансовой поддержки издававшейся во Львове газете «Слово». Это была первая попытка властей систематически влиять на галицийских русинов, хотя борьба Вены, Петербурга и поляков за умы и души жителей Восточной Галиции или, как нередко предпочитали говорить в Москве и Петербурге, Червонной Руси шла уже давно.

В ходе революции 1848 г. при поддержке австрийского губернатора Галиции Ф. Стадиона в противовес активизации польского национального движения были созданы Головна Руська Рада и львовская Матица. Чуть позже, в 1849 г., марш через Галицию бесконечных николаевских полков, отправлявшихся подавлять венгерскую революцию, оставил глубокий след в умах местного населения. «Русское вмешательство в венгерскую кампанию надолго оставило импозантное впечатление в Галиции, через которую проходили русские войска. Они напомнили о существовании в могущественном соседнем государстве «руской веры» и «руского языка», довольно близкого к книжным элюкубрациям Галичан», – замечает Грушевский[635].

В среде галицийских русинов вплоть до начала XX в. шла острая борьба по вопросу об идентичности. Канадский историк Пол Роберт Магочий отметил, что символична в этом смысле судьба членов знаменитой «руськой троицы», первых русинских «будителей» Маркияна Шашкевича, Якова Головацкого и Ивана Вагилевича. Рано умерший Шашкевич остался вполне верен объединявшей их до 1848 г. идее исключительной русинской идентичности. (Оговоримся, что некоторые исследователи считают его предшественником народовцев.) Головацкий позднее склонился к малорусско-русской версии множественной идентичности, а Вагилевич – к украинско-польской[636]. Влияние ориентации, которая видела будущее русинов в полонизации, к 60-м годам практически сходит на нет. Наиболее заметными остаются с тех пор два течения – так называемые москвофилы или русофилы, отстаивавшие идею принадлежности галицийских русинов к большой русской нации, и народовцы, считавшие русинов частью особого украинского народа. С 70-х годов часть польских политиков, как и австрийские власти, начинают поддерживать народовцев в противовес русофилам[637].

В более либеральной монархии Габсбургов национальная активность рано приобретает легальные организационные, в том числе и политические формы. С 60-х годов украинский язык используется в сейме. К работавшей не слишком активно львовской Матице добавилось в 1868 г. общество «Просвита», а с 1873 г. стараниями главным образом деятелей из российской части Украины Общество им. Шевченко (с начала 1890-х – Научное общество им. Шевченко)[638].

Попытки влиять на настроения галицийских русинов с русской стороны иногда приобретали форму распространения слухов, враждебных польским землевладельцам. Летом 1872 г. это привело даже к возникновению первой в истории Галиции стихийной забастовки сельскохозяйственных наемных рабочих, поверивших, что австрийский император, обидевшись на поляков, отдал Галицию царю, который вот-вот пришлет казаков, а те будут бесплатно раздавать хлеб[639]. Русофильские деятели в Галиции получали из России спорадические субсидии. Сперва это были сугубо частные пожертвования – в 1866 г. значительную сумму выделил, например, М. Погодин. С конца 1860-х годов периодическую поддержку русофилам оказывают Славянские благотворительные комитеты[640]. Если Московский и Санкт-Петербургский комитеты делали это в рамках общей помощи австрийским славянам, то Киевский практически целиком сосредоточил свое внимание на Галиции. Опосредствованным образом в этом участвует и правительство, поскольку Славянские комитеты субсидировались МНП. Как справедливо замечает подробно исследовавшая этот вопрос Вероника Вендланд, интерес к галицийским русинам был свойственен лишь консервативно-славянофильской части русского общественного мнения и не вылился в широкое и активное общественное движение[641].

Идея, что поддержка русофилов должна быть систематической и идти прямо от государства, была выдвинута Юзефовичем и обоснована тем, что поляки оказывают такую поддержку газете «Правда» и обществу «Просвита». В очередной раз решение принималось лишь как реакция на схожие действия противника, в определенном смысле как их имитация. В вопросах националистической политики власти империи по прежнему оставались в роли учеников, причем довольно нерадивых. О русофильской ориентации львовской газеты «Слово» говорилось еще в письме Н. Ригельмана Д. Толстому от