Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

профсоюзы предоставляли рабочим коллективный голос и солидарность. Бригады защищали свои премиальные выплаты, а профсоюзы беспокоили местные власти, чтобы обеспечить лучшие условия жизни для своих членов, а также защитить здоровье и безопасность. Например, в 1967 году делегат подал местным чиновникам жалобу от имени супружеской пары. Оба коллеги были трудолюбивыми и незаменимыми. К сожалению, шестеро из семи их детей были школьного возраста и распределены в четыре разные школы, что превратило развозку детей по школам и возвращение их домой в логистический кошмар. В защиту таких родителей должен был выступать Kollektiv57.

В свою очередь, бригады более или менее тонкими способами прививали своим членам дисциплину. Бригады делали рабочим выговоры за безделье, отставание в работе и невнесение вклада в коллективное дело. Ожидалось, что члены организации в выходные будут “добровольно” строить те самые бунгало и детские сады или помогать фермерам собирать урожай. Мастера предприятия VEB Getreidewirtschaft (переработка зерна) в Ангермюнде вставали в четыре часа утра, чтобы собирать сахарную свеклу сменами по двенадцать – четырнадцать часов. Между семестрами студенты также должны были проводить некоторое время “in Produktion” (на производстве); невыполнение этого требования приводило к потере стипендии.

Бригада Frieden (“Мир”) в Циттау состояла из ткачей шелка. В 1967 году она потребовала, чтобы все члены добавили 10 % к своим ежемесячным профсоюзным взносам в знак солидарности с Вьетнамом. В феврале 1968 года, после обсуждения новой “социалистической конституции” ГДР, восемнадцать присутствующих членов выступили против одной коллеги, которая не купила марки солидарности “для борющегося народа Вьетнама”. Ее предупредили, чтобы она исполнила свой долг в будущем. Через два месяца, “после неоднократных споров”, женщина все же отказалась “по религиозным соображениям”. Ее официально исключили из бригады. И то, что новая конституция признавала за каждым гражданином право исповедовать свою религию (статья 39), значения не имело.

Вместе со школами-партнерами бригады также устанавливали нормы социалистического поведения для пионеров, борющихся за лучшее будущее вместе с рабочими. Во Франкфурте-на-Одере в 1986 году детей заставляли записывать свои добрые намерения. Кристиана, Свен и Сильви пообещали “вежливее общаться друг с другом”, Сильвио и Ян – быть опрятнее. Другие намеревались присоединиться к следующему возложению венков в память жертв фашизма58.

Будучи коллективными семьями, бригады следили и за семьями частными. Ожидалось, что они станут поддерживать своих членов в их домашних проблемах и помогут им преодолевать семейную напряженность. Еще в 1955 году в ГДР разрешили развод “без вины” на основании разрыва отношений. Однако в 1960-е и 1970-е годы обе стороны кризиса часто испытывали именно это чувство – вину. Отчасти бригады действовали в собственных интересах: если семейная пара расставалась, они рисковали лишиться коллеги, который будет строить новую жизнь в другом месте. Частично они поддерживали стремление режима создать социалистическую личность. В 1960 году некая судья узнала, что докеры рассматривают любовные связи и разводы как личное дело. Она организовала для двух дюжин вахтовых рабочих семинар по “социалистической морали и этике”, чтобы научить их коллективной ответственности за личное счастье59.

В 1960-е годы наблюдалось усиление конфликта между этими коллективными ожиданиями и чувством индивидуальных прав, хорошо отраженное в одном из дюжины фильмов, ставших жертвами цензуры в 1966 году: “Jahrgang ‘45” (“Рожденный в 45-м”). Главный герой фильма – молодой автомеханик Альфред, он же – Ал, из Восточного Берлина; зрителям показывают, как он проводит несколько свободных дней. Ал любит мотоциклы и позволяет себе плыть по течению. Он расстался со своей женой Ли, которая работает медсестрой, и решает начать процедуру развода. Его бригадир вызывает его поболтать. Разве у него нет всего: работы, квартиры и мотоцикла? Ал отвечает: “Дело не в том, что у меня есть, а в том, чего у меня нет”. Брак, напоминает ему бригадир, предполагает компромиссы. Ал парирует: “А что, если я не хочу идти ни на какие компромиссы?” Фильм заканчивается тем, что Ал и Ли лежат в траве и смотрят на новый многоквартирный дом, возвышающийся на горизонте. Но даже финала, намекающего на воссоединение супругов, не хватило, чтобы успокоить цензоров: образ жизни Ала был “практически асоциальным”, а фильм изображал социалистическую действительность “лживо”60.

В реальной жизни 14 % всех бракоразводных процессов временно приостанавливалось (ausgesetzt) судом в надежде, что пара сможет помириться. Суды по семейным делам превратились в моральные слушания и видели свою главную функцию в том, чтобы снова превратить воюющие стороны в граждан-социалистов, работающих на коллективное благо. Домашнее насилие было сведено к минимуму, как и все, что происходит в капиталистических обществах. Женщинам, которых избивали пьяные партнеры, велели дать им еще один шанс. Охладевшие мужья тоже были вынуждены чувствовать социальное давление. “Я хотел развестись с женой, – заявил мужчина в 1972 году, – но весь Kollektiv был против. Они продолжали беседы со мной, пока я не передумал”. Еще в 1976 году коллектив участвовал в 15 % всех бракоразводных процессов. И только после этого брак и развод стали считаться частным делом61.

ГДР помнят как нацию ворчащих и стенающих. Но столь же огромными были усилия, направленные на разрешение конфликтов. Одно следовало из другого. В ГДР существовала необычная двухканальная система рассмотрения индивидуальных жалоб и разрешения социальных проблем. Один канал поощрял граждан обращаться со своими личными проблемами к партийным лидерам и властям посредством индивидуальных “петиций” (Eingaben). Другой занимался напряженностью и правонарушениями на рабочем месте и в обществе, которые рассматривались так называемыми Konfliktkommissionen или конфликтными трибуналами. Основной мотивацией создания этих трибуналов было разрешение разногласий между сторонами, что сделало бы ненужным вмешательство судов. Конфликтные трибуналы были одними из наиболее демократических институтов ГДР, и их делегаты на самом деле избирались тайным голосованием. К 1968 году в Восточной Германии действовало почти 30 тысяч Konfliktkommissionen и Schiedskommissionen (третейских трибуналов) с четвертью миллиона заседателей62. В том же году закон об общественных трибуналах устранил “нарушение морали” из их юрисдикции. Политические дела, такие как попытки пересечения границы или клевета на государство, также были у них отобраны. Их основным занятием было разбирать происшествия на рабочем месте. Однако, поскольку работа была социалистической обязанностью, а также правом, неизбежные проблемы в других сферах жизни столь же неизбежно отражались на работе, от раздражения по поводу беспутной молодежи до жалоб на “безответственных” матерей-одиночек и беспокойных соседей.

Трибуналы представляли собой микрокосм ГДР с ее верой в воспитание социалистической личности и стремлением к гармонии и единообразию. Поддержание нравственных норм было неотъемлемой частью их работы. Они также были удушающим ошейником для тех граждан, которым было трудно ходить на поводке и которые нуждались в корректировке, чтобы вернуть