Песни Первой мировой и Гражданской войны. Военная история России в песнях - Валерий Евгеньевич Шамбаров

Там вдали за рекой зажигались огни,

В небе ярком заря догорала,

Сотня юных бойцов

Из буденновских войск

На разведку в поля поскакала.

Они ехали долго в ночной тишине

По широкой украинской степи.

Вдруг вдали у реки

Засверкали штыки —

Это белогвардейские цепи.

И без страха отряд поскакал на врага,

Завязалась кровавая битва.

И боец молодой

Вдруг поник головой —

Комсомольское сердце пробито…

Впоследствии Кооль уклончиво ссылался, будто он, сочиняя стихотворение, «отчего-то» припоминал старинную каторжную песню «Лишь только в Сибири займется заря», которая и дала ему некий «ритмический рисунок». Но тут он явно лукавил. Ритм каторжного «образца» значительно отличается:

Лишь только в Сибири займется заря,

По деревням народ пробуждается.

На этапном дворе слышен звон кандалов —

Это партия в путь собирается.

О казачьем первоисточнике Кооль, естественно, не упоминал. Хотя «Смерть комсомольца» была не просто стихотворением, она практически сразу же стала песней. Первыми ее имели возможность оценить (или уже попеть) товарищи автора, курские чекисты и комсомольцы. Сам он никогда в разведке не был, и его друзья, судя по всему, пороха не нюхали. Иначе подсказали бы явные нестыковки: что в буденновских войсках были не сотни, а эскадроны. В разведку посылают не юных бойцов, а самых опытных. Разведчикам никак не стоило бы кидаться в атаку на чьи-то цепи, у них совершенно иные задачи. Да и термин «битва» абсолютно не соответствует столкновению сотни кавалеристов с подразделением пехоты.

Но очень скоро Коолю представилась возможность разобраться в тонкостях военного ремесла. В апреле того же 1924 года в СССР впервые по окончании Гражданской войны объявили призыв мирного времени в регулярную армию. Под него попал и 22-летний курский поэт. Очевидно, знакомства сыграли свою роль, его направили не в захудалый окраинный гарнизон, а в Москву.

На новом месте требовалось зарекомендовать себя, определиться на службу покультурнее и поперспективнее, не за обозными лошадьми ходить или отхожие места чистить, а где-нибудь при политотделе, по партийно-комсомольской линии. Разумеется, Кооль не забыл взять с собой газетку со стихотворением, показал начальству. Опытные военные не могли не заметить недочеты, но они оправдывались поэтической вольностью, и автор был «свой» – полковой талант! Пригодится в политработе.

А песни были очень нужны, да еще и свежие, революционные. «Смерть комсомольца» дали разучить запевалам, темп ускорили, и красноармейцы грянули ее, маршируя на Ходынском поле. У нее нашлись и другие ценные качества. В варианте Кооля в произведении не стало никакой конкретики. Абстрактный бой, случившийся не пойми где. Произвольная жертва – «боец молодой». Такую песню мог подхватить любой. И сама она была проникновенной, жалостливой. Трогала душевные струны, словно пальцы гитару.

«Смерть комсомольца» нравилась слышавшим ее комиссарам и командирам, ее просили списать для своих частей. Нравилась бойцам, ее пели на концертах самодеятельности, в казармах. Она стала разлетаться по всей стране. Казачий напев на исправленные слова услышал руководитель ансамбля песни и пляски Красной армии Александр Васильевич Александров, а уж он-то знал толк в творчестве, умел отличать шедевры от дешевки – раньше он был профессором Московской консерватории и регентом в храме Христа Спасителя. Александров профессионально доработал песню и сразу включил в репертуар ансамбля как «народную». Вот так маньчжурская степь за рекой Ляохэ превратилась в украинскую, казаки в комсомольцев, японцы в белогвардейцев, и родилась одна из лучших песен о Гражданской войне.

Для Кооля «Смерть комсомольца» принесла желаемые плоды. Его «заметили», и служба в армии стала для него ступенькой к дальнейшему продвижению. От командования он имел самые лучшие рекомендации, поступил в ОГПУ, заочно учился в МГУ, Институте красной профессуры, МГПИ им. Ленина. Но способности, видимо, оказались не слишком блестящими или идеологически «отклонился» не туда куда нужно. Невзирая на солидные и многообразные образования, он не достиг значительных успехов в карьере. С 1948 года застрял на скромной должности преподавателя во Всесоюзном заочном финансово-кредитном техникуме.

Между тем, Сталин высоко ценил талантливых творческих работников, им хорошо платили, предоставляли все возможные жизненные удобства. Их имена были на слуху, их щедро одаривали премиями, наградами. А Кооля по-прежнему тянуло на литературную стезю. В годы Великой Отечественной, будучи политработником в Эстонском стрелковом корпусе, он взялся переводить эстонский эпос «Калевипоэг». Потом решил разыграть и старую карту, в 1950 году заявил о своем авторстве уже популярной песни. Пожелтевший номер «Курской правды» со стихотворением он разыскал и сумел доказать, что произведение принадлежит ему. Пожал лавры, заслужил известность в качестве признанного советского поэта. Но больше ничего достойного Кооль почему-то не создал. «Смертью комсомольца» его известность началась и ею же ограничилась.

Надо отметить, что «За рекой Ляохэ» стала далеко не единственной песней русско-японской войны, попавшей в советскую переработку. Эта война, тяжелая и неудачная для империи, вообще оставила богатый след в отечественной культуре. Еще гремели кровопролитные бои, а военный капельмейстер 214-го резервного Мокшанского пехотного полка Илья Алексеевич Шатров написал на стихи Степана Гавриловича Петрова (Скитальца) великолепный вальс «Мокшанский полк на сопках Маньчжурии», посвященный погибшим однополчанам.

Спит гаолян,

Сопки покрыты мглой…

На сопках Маньчжурии воины спят,

И русских не слышно слез…

Страшно вокруг,

Лишь ветер на сопках рыдает

Порой из-за туч выплывает луна,

Могилы солдат освещает.

По окончании боевых действий, в 1906 году, Мокшанский полк был передислоцирован в Самару. Здесь Шатров познакомился и подружился с педагогом, композитором и нотоиздателем Оскаром Филипповичем Кнаубом, который оказал начинающему композитору серьезную помощь в завершении работы над вальсом и его последующем издании.

Это трогательное и мелодичное произведение быстро приобрело известность. Только Мокшанский полк исчез из названия, осталось «На сопках Маньчжурии». Вальс стал общим – для всех полков, для всей России. Его наигрывали гарнизонные оркестры в городских парках, под него кружились танцующие пары на балах в юнкерских училищах, им заслушивались на грампластинках. Он отлично звучал и просто на баяне, в казармах, в рабочих кварталах и поселках. Ведь и здесь кто-то служил в Маньчжурии, у кого-то сгинули на войне родные или знакомые. Грустная лирика вальса была близкой для всех без исключения.

Его продолжали играть и напевать в Красной армии, в Советской России. А большевикам нужны были не только марши. У людей в новом государстве оставались обычные потребности –