Джеймс - Персиваль Эверетт

Я не могу утверждать, будто знаю тот мир или тот народ и кем были мои родные – нищими или королями. Я восхищаюсь теми, кто, подобно Венчеру Смиту, в пятилетнем возрасте помнит поколения своих предков, имена их и перемещения их семейств по складкам, канавам, расселинам работорговли. Смею заверить вас, что я такой человек, который знает жизнь, у которого есть семья, который любит свою семью и которого оторвали от его семьи; человек, который умеет читать и писать, человек, который не допустит, чтобы история его была связана только с ним, но лично ее напишет.

Этим карандашом я записал себя в жизнь. Я записал себя здесь. Укрытие мое стало мне надежным пристанищем, и я задержался в нем дольше, чем предполагал. Я не знал, как отправиться в путь, ведь у меня не было плана. Беглецу на дорогах и тропах лучше не появляться, а лодки у меня не было. Те люди, которые навестили меня когда-то, по-прежнему время от времени захаживали ко мне. Часто они приносили объедки, но, как правило, выяснялось, что еды у меня больше, чем у них. У меня был запас сушеной рыбы, поблизости росли ягоды. Пьер раз от разу относился ко мне все с меньшей опаской. Джордж-старший казался все старше. Джосайя опять задумывался о побеге.

– Но мне больно думать, что моих близких выпорют, – признался он.

– Если тебе удастся бежать, – сказал Джордж-старший, – ни единая порка в мире не погубит надежду, которую ты нам дашь.

– Чушь, – возразил Пьер. – Порка есть порка. Ни единая мысль в мире не остановит кровь и не избавит от шрамов. Даже Джим не готов так рисковать.

– Я никак не решусь уйти, – признался я. – Ведь чем дальше я убегу, тем дальше буду от своей семьи. А я хочу вернуться и купить им свободу.

– Не получится, – сказал Джордж-старший. – Ты беглый. Ты никому ничего не купишь, если тебя вздернут на суку.

– Тебе придется найти белого, который приедет и выкупит их, – согласился Пьер. – А это вряд ли случится, так ведь?

Я промолчал в знак согласия.

– Езжай-ка ты лучше на север и живи свою жизнь. А о семье твоей позаботится Бог.

Мы посмотрели на Пьера. Он расплылся в улыбке.

– Черт, я думал, ты переметнулся, – сказал Джордж-старший.

– Верить приятно, – заметил Джосайя. – Но мы ить просто рабы.

– А и правда, – согласился Джордж-старший.

– Божечки мои, боже, – произнес я.

– Так что ты намерен делать? – спросил Джордж-младший.

– Бежать, – ответил я.

В те дни под моим деревом я сплел мешок из тростника и травинок. Набил мешок рыбой и отправился в путь. Разумеется, дождавшись ночи. Пока что мне удавалось перемещаться в темноте, пусть на реке и случались крушения, и отказываться теперь от такого образа действий было неблагоразумно. На суше ночью, пожалуй, и не темнее, чем на реке, но зато темнота эта гуще, страшнее и тягостнее. Наверное, потому что само перемещение стоит бо́льших усилий: ты идешь осторожно, обдумываешь каждый шаг. Наверное, потому что на суше живут белые. И еще я не мог отделаться от мысли, что мне не хватает юного Гека. Я беспокоился за его благополучие, ощущал ответственность за него.

Леса в тех краях густые, но мне помогал лунный свет. Через полмили я услышал знакомые звуки. Они отдавались эхом вокруг меня. Хлоп. Щелк. Вдали я увидел костер. Шум поманил меня. Чем ближе я подходил, тем он становился громче, громкий прерывистый стук, полный дурного ритма. Я остановился за кустами и стал наблюдать оттуда.

Рабы собрались в широкий печальный круг. Кое-где белели лица надсмотрщиков. Посередине стоял белый со свернутым длинным кнутом. Белый нанес очередной оглушительно громкий удар. Лицом ко мне был привязан к столбу Джордж-младший. После удара по спине он скривился и вжался в столб. Каратель – а до него от столба было добрых десять футов – подтянул к себе по земле кнутовище.

– Давай, кради у хозяина карандаш! – крикнул мужчина с кнутом и вдругорядь вытянул Джорджа-младшего. – Хочешь, чтобы я перестал, негритос? – Кожаный кнут он обратно тянул так медленно, что этот звук был частью истязания.

Я вздрогнул вместе с Джорджем-младшим. Кнут ожег меня, точно это была моя спина, вскрыл меня. Среди собравшихся я при свете костра разглядел Джосайю. Он держался твердо и мужественно, будто пытался передать Джорджу-младшему силы, и явно, подобно мне, ощущал каждый удар. Но наши муки сочувствия не шли ни в какое сравнение с муками Джорджа-младшего. И от этого было больнее всего.

Джордж-младший заметил мое лицо в кустах. Карандаш был при мне. Лежал в кармане. Джорджа ударили снова, и я содрогнулся. Мы не сводили друг с друга глаз. Джордж-младший, кажется, улыбнулся, но тут до него снова добрался кнут. По ногам избитого текла кровь. Джордж-младший поймал мой взгляд и произнес беззвучно: “Беги”.

И я убежал.

Глава 17

Я пробирался во мраке так тихо и быстро, как мог. Сердце никак не желало замедлиться до нормального ритма. Приближался рассвет, и меня обуял худший страх: что я не найду, где спрятаться. Место, где при свете дня никто не бывает. Отчасти и потому, что в темноте те дорожки, по которым часто ходят люди, было не отличить от звериных троп.

Я услышал крики. Разъяренные мужские голоса. В разгар ссоры раздался высокий, знакомый мне голосок. Я лег на живот. Я не пополз на шум – он настиг меня сам.

– Дерьмо ты кобылье, и ничего больше! – орал какой-то мужчина. – Проклятый Шепердсон! София, а ну отойди от Гарни!

– Никуда она не пойдет! Мы с нею окрутимся! – выкрикнул Гарни.

– Черта с два! – парировал первый.

– София, беги! – Это был голос Гека, голос, так хорошо мне знакомый. Но самого Гека я не видел.

– Я нашпигую тебя свинцом, Грэнджерфорд.

– Попробуй, трусливый ты козолуп!

– София, беги! – крикнул Гек.

Я увидел, как юная белая женщина промчалась по полю к купе деревьев. Затем я заметил Гека: он бежал в мою сторону, пригибаясь к земле. Он был в футе от меня, когда выпалил пистолет. Я выставил руку из-за кустов и втащил Гека к себе. Он, разумеется, вздрогнул и принялся вырываться.

– Гек, это я, Джим, – шепнул я.

– Джим?

– Да.

Снова вспышки и оглушительные хлопки. Перестрелка оборвалась так же резко, как началась. С поля не доносилось ни слова, ни звука. Мы встали.

– Они все мертвые, как думаешь? – спросил Гек.

– Похоже на то, – ответил я.

Занимался рассвет. Мы вышли на луг. На земле лежали четверо, распластавшись так, будто ждали, когда