Блуждающая мина - Анатолий Филиппович Полянский

— Она будет довольна, — продолжал человек, беря старшину за локоть и наклоняясь вперед с заговорщическим видом. — Соня любит именно такие цветы.

— Откуда вы знаете? — невольно вырвалось у Блинова. — Кто вы такой?

Толстяк хитро усмехнулся.

— О, я все знаю. Скажу по секрету, сама Соня специально послала меня встретить вас.

— Сам дорогу найду, — недовольно буркнул моряк. Появление толстяка сразу испортило ему настроение. Теперь уже нельзя будет поговорить откровенно. А тот, словно не замечая его недовольства, подхватил старшину под руку и увлек к выходу, попутно объясняя, что приходится Соне дядей и что только вчера приехал в город.

— Зови меня дядей Васей, — великодушно разрешил он и выразительно подмигнул моряку, как бы намекая на то, что догадывается о чувствах молодых людей и старшине все равно придется называть его так, по-родственному.

«Что-то она мне никогда ни о каком дяде не говорила, — подумал Блинов. — Странно... А впрочем, может быть, и верно. Кто его знает? Я ведь особенно не расспрашивал».

Вышли из магазина и направились к морю.

— А я тебя сразу по фотографии узнал, — продолжал дядя Вася. — Мне Соня показывала, ту, что ты в круге снят... Ну, как служба? Осенью, слышал, демобилизуешься?

— Точно, — сказал Блинов, отметив про себя: «Все уже насчет меня выведал. Видно, и вправду дядька».

Пройдя сквер, они пересекли площадь и повернули направо. Дядя Вася неторопливо шагал по хрустящему снегу, с веселым видом поглядывая вокруг.

— Чудесный город! — восхищался он. — Просто прелесть!

Дошли до маленькой улички, где жила Соня. Блинов хотел свернуть, но спутник остановил его.

— Прямо нужно. Сони сейчас нет дома. Она у меня. Я тут неподалечку снял комнату, и вот, понимаешь, решил отметить с друзьями новоселье. Здесь у меня в порту два хороших приятеля работают.

— Так вы, может, сами, а я пойду на корабль, — неуверенно предложил старшина.

— Что за глупости! Тебя там ждут! Соня велела непременно привести. Пошли! Слушай старших!

Дядя Вася увлек Блинова за собой. Некоторое время шли молча.

— Да, — будто вспомнив что-то, сказал дядя Вася. — Хотел я тебя, Борис, поругать как следует.

— За что же это? — недоуменно отозвался моряк.

— Как за что? Во флоте служишь, а армейских порядков не знаешь. Ты же, голуба моя, человек военный, а болтаешь, словно баба. И ведь прекрасно знаешь, что вне службы говорить о делах служебных никому не положено, даже самому близкому человеку.

— А что я такое кому сказал? — немного вызывающе спросил старшина.

— Ну, как же, Соня мне говорила, будто ты ей рассказывал обо всем, как у вас там, на тральщике, дела идут, что делаете, какие задания выполняете. Даже о последнем секретном испытательном походе рассказывал, но она что-то плохо поняла, что вы там делали: то ли стреляли, то ли испытывали торпеды.

— Неправда! — останавливаясь, воскликнул Блинов.

— Значит, абсолютно ничего не говорил? — удивленно спросил дядя Вася. — А откуда же она знает? Вот чертова девка!

— Кое-что говорил, — хмуро отозвался Блинов, опуская глаза.

— Вот видишь, — укоризненно покачал головой дядя Вася. — Нет дыма без огня. Ну, пошли. Болтать лишнего никогда не следует, поверь мне, ведь я как-никак, а десять лет в строю оттопал, всю войну...

Вдали показались островерхие купола церкви, один повыше, другой пониже. Они ярко блестели в серебристых лучах полуденного солнца, словно позолоченные. Миновав церковь, свернули к разрушенным складам. «Болтун! — сердито ругал себя в душе Блинов, размашисто шагая рядом с дядей Васей. — Ведь сколько раз командир предупреждал!.. Хорошо еще, что люди свои, а то бы...» Хотя о последнем испытательном походе старшина, конечно, не говорил, но и того, что было сказано, — за глаза достаточно.

Сурово нахмурив брови, старшина шел за дядей Васей. Ему захотелось сейчас же повернуться, уйти домой, на корабль, и обо всем рассказать командиру. Ненужными и нелепыми показались торчащие под мышкой цветы. Так бы и швырнул их в канаву!

Блинов замедлил шаг и только тут осмотрелся. Они давно уже миновали город и двигались теперь по извилистой уличке среди разрушенных еще во время войны портовых складов. Вокруг зияли огромные проломы в стенах. Рваные пробоины в камне напоминали страшные ножевые раны, а неровные, потемневшие от времени края этих гигантских дыр казались сгустками побуревшей крови. Кругом был рассыпан битый кирпич, противно хрустящий под ногами. Валялись искореженные куски железа, похожие на обгоревшие коряги. В воздухе стоял затхлый запах плесени и ржавчины. И ни одной живой души. Тишина, как в могиле. Старшине на миг стало не по себе.

— Куда мы идем? — спросил он.

— Не так громко, голуба моя!

С лица дяди Васи сбежала добродушная улыбка. Теперь оно стало злым и настороженным. А торчащие в разные стороны, как у кошки, уши придали ему хищное выражение.

— Нам пора серьезно поговорить, голуба моя, — произнес он.

В это время из пролома в стене напротив показался высокий худощавый человек в очках; он молча приблизился и стал рядом.

— Своей болтовней, — продолжал дядя Вася, — вы раскрыли, молодой человек, военную тайну и оказались предателем Родины. Одно наше слово — и вас ждет трибунал, расстрел. Надеемся, вы знаете законы по этому поводу?.. Так что давайте договоримся по-хорошему.

— Вот именно, — вставил человек в очках. Голос его был сиплый, явно простуженный.

— Многого мы не потребуем. Нужно будет, голуба моя, исправить одну вещичку и только. Это как раз по твоей специальности... А там ты свободен. Мы забываем о тебе, ты — о нас.

— Вдобавок еще в кармане кругленькая сумма к свадьбе.

Очкастый хрипло рассмеялся и выразительно хлопнул себя по штанине.

Блинов слушал, как во сне. Растерявшись, он стоял, как вкопанный, нагнув по-бычьи голову вперед. И только его огромные кулачища непроизвольно то сжимались, то разжимались вновь.

— По рукам, значит! — воскликнул очкастый, приняв молчание ошеломленного моряка за согласие.

Эти слова стегнули старшину, словно плетью. Очнувшись, он рванулся вперед и с плеча ударил стоявшего перед ним дядю Васю. Тот успел немного отклониться, и удар пришелся по плечу. Но удар был настолько сильным, что толстяк охнул и, как куль с мукой, тяжело плюхнулся на землю.

— Руки вверх! — услышал