Большой пожар - Владимир Маркович Санин

– Антоныч, всех старших нужно уважать или не всех?

Явная, но далеко не примитивная ловушка. Отвечаю осторожно:

– Нужно уважать хороших людей.

– А какой взрослый хороший?

– Тот, кто честно себя ведет, никого не подводит, говорит правду.

– Понятно. Значит, тебя я больше не уважаю.

– Это почему?!

– Ты сказал, что в следующий раз принесешь мне эскимо. Ты пришел, а эскимо не принес. Значит, ты меня обманул, а уважать человека, который обманывает ребенка…

– Черт побери, киоск был закрыт!

– Ага! – торжествует шкет. – Ты говорил, что перебивать нельзя, а сам меня перебил. Значит, ты…

Демагог, софист, но умен, юный гунт! (Взято у Ильфа и Петрова из фельетона «Их бин с головы до ног».) Кстати, «гунт» – по-немецки «собака», это словечко любил Чехов, которого я безмерно уважаю. Вот так целыми днями Андрейка и ловит меня, как муху, а я, в свою очередь, ловлю его, так что квиты. Вот одна из последних записей. Едем в метро, средних лет очкарик сидит, уткнувшись в газету, а рядом стоит женщина. Я же, хотя и с переменным успехом, внушаю шкету уважение к женскому полу, сам уступаю место и его поднимаю, пусть привыкает. Шкет вопросительно смотрит на очкарика, потом на меня и звонко, на весь вагон, спрашивает: «Антоныч, а почему этот дядя не уступает тете место? Он хам, да?» Очкарик вскакивает как ошпаренный, за ним на всякий случай приподнимаются другие мужики. В вагоне хохот, очкарик сматывается на первой же станции, Андрейку наперебой хвалят. «Так нас, в хвост и гриву! – смеются мужики. – Рыцарь!»

Из спальни доносится слабое кряхтенье, это Андрейка дает знать, что проснулся и пора начинать игру. Я вхожу, он лежит неподвижно, ноги вытянуты, руки сложены на груди, глаза закрыты.

– Доброе утро, братец Лис! – приветствую я.

Шкет не шевелится.

– Странно, – говорю я, – сам пригласил братца Кролика в гости, а не здоровается. Так порядочные люди не поступают… Постой, а вдруг помер?

Шкет недвижим.

– Очень, очень странно… Что-то здесь не так. Всем известно, что когда с покойником здороваются, он всегда вскидывает вверх четыре лапы и орет: «О-го-го!»

Шкет чуть слышно сопит.

– А может, братец Лис все-таки помер? – вопросительно говорю я. – Но тогда как же быть с лапами и «о-го-го»? Нет, такого человека, как братец Кролик, на мякине не проведешь, что-то мне кажется, что братец Лис не такой уж и покойник, – скорее всего, он живой и задумал какое-то мошенничество… Ладно, пойду к братцу Черепахе, куплю ему пепси-колу, может, он чего посоветует.

– О-го-го! – вопит Андрейка, складываясь по-лягушачьи и прыгая мне на грудь. – Вот ты и попался, братец Кролик! Уж теперь-то я тебя не брошу в терновый куст, а поджарю и съем!

Мне этот ритуал особенно дорог еще и потому, что «Сказки дядюшки Римуса» у нас и с Андрюшкой были любимыми. «Не такой человек братец Кролик…» – с осмысления этой фразы созревало чувство юмора и у нас, и у моего шкета. Этому чувству я придаю колоссальное значение, ибо считаю, что без него жизнь теряет одну из самых ярких своих красок. А Птичка даже выступила с докладом на конференции медиков, доказывая, что смехотерапия исключительно перспективна для излечения разных недугов, против которых патентованные лекарства бессильны. Лично я, когда начинаю подозревать, что сегодня не совсем справный конь, либо иду к Птичке и прокручиваю на видео кассету Чарли Чаплина, либо читаю Зощенко – и через час-другой от души радуюсь жизни и своему несокрушимому здоровью.

Моя мечта – чтобы Андрейка вырос веселым человеком, каким был его настоящий дед. Андрюшка и чувство юмора имел замечательное, и, по нашему общему мнению, литературное дарование имел; не погибни он в расцвете лет, вполне могло бы статься, что получился бы из него неплохой писатель. Со студенческих времен сохранилось у меня несколько его рассказов, будет случай – вытащу из кладовки… Антошку я тоже воспитывал на юморе, и до Степана она тоже сочиняла, только не рассказы, а стишки и частушки, и смешные!

Ладно, возвращаюсь к Андрейке. Главный, и он же единственный, недостаток «Сказок дядюшки Римуса» тот, что писатель Гаррис сочинил их слишком мало, чуть больше десятка. Шкет давно вызубрил их наизусть, он ведь у меня уже по складам читает – и непрестанно требует новых. А где я их возьму? Приходится изо всех сил ворочать извилинами и сочинять самому. Вот и сейчас он сидит за столом, крепко сжав губы и не глядя на манную кашу. Это означает, что откроет он рот и позволит сунуть туда чайную ложку каши только тогда, когда я елейным голосом произнесу: «Однажды братец Кролик…»– Каша немедленно заглатывается, но губы снова сжимаются – а вдруг Антоныч схитрит? Продолжаю: —…Сидел дома, читал «Айболита» и с наслаждением лопал манную кашу… – (Вторая ложка заглатывается с некоторым недоверием, так как пока что нет приключений.) – И вдруг неожиданно без стука в дверь – вот невоспитанность! – входит братец Лис… «Кажется, влип, – думает братец Кролик, – нужно же быть таким растяпой – не закрыть на крючок дверь! – (Третья, четвертая ложки, Андрейка начинает верить.) – „Ха-ха, – говорит братец Лис, – очень мне любопытно знать, как ты выкрутишься на этот раз, мой дорогой, упитанный и дьявольски вкусный братец Кролик! Ну до чего я умный и предусмотрительный – не позавтракал!“ – (Пятая ложка.) – Но не такой был человек братец Кролик, чтобы падать духом. Помнишь, что говорил ему братец Черепаха? „Лучше, приятель, падай носом, чем духом!“ – (Шестая ложка.) – „Эх, дорогой братец Лис, – говорит братец Кролик, – с виду ты человек умный, а не знаешь, что по-настоящему вкусным я стану только тогда, когда доем манную кашу. А ты пока садись на стул, облизывайся и нагуливай аппетит“. – (Еще ложка.) – Братец Лис усмехнулся, облизнулся и сел на стул, на который братец Кролик незаметно подложил горчичник. – (Радостный смех.) – А братец Кролик ест не спеша и краешком глаза видит, что братец Лис начинает ерзать на стуле, не понимая, почему жжет его задницу…» – Последняя ложка, восторженный смех и радостный вопль: «И братец Лис как подпрыгнет, как выскочит на улицу!..»

И на обед, и на ужин будет то же самое; только на братца Кролика мозгов у меня уже не хватает, и я придумываю приключения братца Верблюда, который больше всего на свете любит щи из цветной капусты и блинчики с мясом, если они у нас на обед, или картошку с котлетой, если таков у нас ужин. Ну а когда братец Верблюд иссякает, у