Большой пожар - Владимир Маркович Санин

– Завтра утром! – рявкнул он, швыряя трубку и снова поднося банку ко рту.

– Бормотуха? – поинтересовался я.

Костя прыснул, облил жидкостью стол и погрозил кулаком:

– Шалфей, чтоб ты лопнул! Мне полоскать велено, а здесь то звонки, то дурацкие вопросы. Можешь на пять минут захлопнуть пасть?

Я обещал, но, едва он хлебнул, заржал, вызвав знаменитое Костино взвизгиванье, завершившееся дружеской бранью по моему адресу, которая перешла в брань грубую, когда беспризорная банка сползла со стола и разбилась. Зато теперь можно было приступить к делу. Слушая меня с откровенной скукой, Костя вдумчиво облизывал языком то место, где еще утром находился дважды выбитый зуб.

– Золотой, – пожаловался он, – обыскались и не нашли. Может, проглотил?

– Сходишь, отмоешь и вставишь.

– А если не проглотил?

– Невелика беда, у тебя зубов еще на десять драк хватит. Ладно, ты мне самому зубы не заговаривай, выручай Елочку!

– Птичка не обидится, если я сейчас ей позвоню и скажу, что она дура? – проворчал Костя, доставая из ящика папку, а из папки лист бумаги. – Сразу нужно сигнализировать! Протокол!

– Разорви и брось в корзину, – посоветовал я.

– Допустим, – согласился Костя. – А зуб? Ребята с Петровки вместе со мной его искали как вещественное доказательство избиения майора милиции.

– Унтер-офицерскую вдову помнишь? Ты сам себе его выбил от злости на собственную глупость. И не тяни кота за хвост, снимай трубку и звони Потапову.

– Может, лучше министру? – язвительно спросил Костя. – Черт бы побрал эту девчонку! Знал бы, сразу бы отпустил, а тут, как на грех, ребята с Петровки, завертелось колесо… Да не писай кипятком, они сами отпустят, несовершеннолетняя, наверняка просто на шухере стояла.

– Снимай трубку и звони Потапову! – грозно напомнил я.

– Субординацию забыл, Квазиморда! Майор – генералу?

– Этот генерал в твоих помощниках ходил.

– Именно это и плохо, – возразил Костя. – То, что я в свое время придал ему ускорение, – прочно забыто, а вот то, что вызывал, и не раз, на ковер – всю жизнь помнить будет… Может, – с внезапным энтузиазмом, – Вася ему позвонит?

– Без тебя бы не догадались! Птичка телефон ему оборвала, заседает где-то.

– Помолчи и дай подумать. – Костя довольно мрачно пощелкал пальцами. – A-а, где наша не пропадала, поехали! Он раньше десяти с работы не уходит, пробьюсь как-нибудь. В худшем случае уволит на пенсию, буду с тобой телеграммы разносить.

Мы уселись в Костин «газик» и поехали на Петровку. Прав великий Вольтер: один друг лучше ста священников!

Теперь, согласно литературным канонам, воспользуюсь паузой и поведаю вам о Косте Варюшкине и его не совсем обычной судьбе.

Помните, я рассказывал про любовь королевских мушкетеров? Тогда я упустил одну важную деталь: Костя-капитан, он же Арамис, тоже втрескался в Катю, объяснился, был поднят на смех и в отместку нахамил, за что я в тайне от Андрюшки вызвал Арамиса на кулачный поединок и победоносно отколотил. Вася и Мишка-пушкинист, наши секунданты, подтвердили, что поединок прошел по правилам, и мы с Костей, как благородные мушкетеры его величества Людовика XIII, тут же на месте помирились и остались друзьями. Война разбросала нас по разным фронтам, мы потеряли друг друга из виду и встретились после Победы; затем пути снова разошлись: мы поступили в институты, а Костю с его редкими тремя орденами Славы внесли на руках в Высшую школу милиции, и за тридцать лет он прошел путь от лейтенанта до полковника, начальника милиции крупнейшего областного центра. О Варюшкине Константине Петровиче не раз писали в газетах, отмечая его бесстрашие в операциях по захвату всяких рецидивистов, и быть бы Косте сегодня генералом, обладай он, кроме личной храбрости, другими, куда более важными в тот период качествами. А этих важных качеств полковник Варюшкин был лишен начисто. Вызывает, к примеру, областное руководство, так, мол, и так, обкладываешь, как волка, драгоценного для области человека, директора овощной базы; полковник туповато моргает, напрягает скудный умишко и виновато соглашается, но в тот же день наведывается к директору с обыском и возвращает казне двести сорок тысяч рублей (случай был при мне, я тогда на недельку приехал к Косте рыбачить). Руководство снова вызывает, благодарит за бдительность и усердие, но в то же время дает понять, что эти, безусловно похвальные, бдительность и усердие, с другой стороны, позорят область и искажают правдивые показатели ее хозяйственного и морального расцвета. Полковник опять соглашается, что позорит и искажает, и в ближайшую же ночь надевает наручники на высокопоставленного прохвоста, из тайников которого извлекается набитый сторублевками чемодан и фунт камешков. А когда неуправляемый полковник посягнул на честь и достоинство еще более крупных личностей, имевших своим хобби продажу горожанам государственных квартир по цене кооперативных, в город прибыла инспекция, и не какая-нибудь дежурная, а возглавляемая лично бывшим товарищем Чурбановым, первым заместителем бывшего товарища министра Щелокова, зятем тоже бывшего, но самого Леонида Ильича Брежнева! В городе начался большой переполох, начальство спешно готовило банкеты и запасное белье, поскольку Чурбанов, с одной стороны, был не дурак выпить, а с другой – любил щелкать по лбу содрогавшихся от священного восторга подхалимов.

И тут Костя вновь допустил, одну за другой, две уже совершенно вопиющие, даже чудовищные политические ошибки. Во-первых, не устроил банкета в честь высокого гостя, что само по себе было актом вызывающим и оскорбительным; и, во-вторых, будучи приглашенным на ковер в августейшую резиденцию, обнаружил отсутствие не только священного восторга, но и чувства юмора, ибо на остроумную шутку Чурбанова: «Варю-Юшкин… Не самая подходящая для работника милиций фамилия!» – с ходу и бестактно ответил: «Конечно, не такая подходящая, как ваша, товарищ генерал!» И через полчаса получил на ознакомление приказ о разжаловании до младшего лейтенанта и увольнении из органов за аморальное поведение и развал работы.

Под нескрываемо радостные и бурные овации всякой швали Костя покинул город, поселился с семьей у престарелой мамы, дал о себе знать, и мы устроили военный совет. Вася, хорошо знакомый с положением в верхах, не без горести поведал, что оспаривать приказ всемогущего фаворита осмелится не всякий член тогдашнего высшего руководства, а посему следует избрать мудрую тактику выжидания, тихо уйти на дно и устроиться на не связанную с органами работу, каковую он готов немедленно Косте предоставить. Несколько лет Костя прослужил у Васи хозяйственником, а когда наступило новое время, с Васиной помощью стал добиваться правды в своем родном министерстве. Это оказалось далеко не простым делом, так как в досье бывшего полковника было понапихано такого, что члены специально созданной комиссии