Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков

Ознакомительный фрагментчтение записок о таком же путешествии сейчас нежелательно. Но Махакайя не оставлял попыток.

И, оказавшись на Западном рынке, столкнулся с большим человеком. Звали его Шаоми[132]. Но уж на зернышко он мало походил. Они и обратили внимание друг на друга в пестрой толпе Западного рынка, потому что это обычное дело, бородач, не стригущий бороду, замечает прежде всего такого же любителя с вольной бородой, варвар с косичкой сразу выхватывает из толпы такого же с косичкой, ну а толстяк видит толстяка. Хотя Махакайя и не был толст, а просто крупного телосложения, но братья его только так и звали — Толстяк или Упитанный. Оказавшись в монастыре, Махакайя отощал, и когда они вместе со старшим братом, монахом, навестили матушку в Коуши, она залилась слезами и не отпускала их, пока ее любимчик вновь не стал похож на хорошего человека. По возвращении в монастырь Махакайя снова потерял в весе. Растущему юноше надо было хорошо питаться, а он обуздывал свой голод. Ведь голод — главный господин нашей жизни и, значит, сансары. В монастыре был монах, который вообще почти ничего не ел, буквально держался на горстке риса и воде, и когда он ходил, казалось, слышен тихий дребезг его костей, и тело его было почти прозрачным. И тогда монахи прикладывали палец к губам, призывая слушать. И благоговейно внимали этому серебряному звону. Махакайя ему завидовал. Но вскоре у юноши начались головокружения и даже обмороки, и настоятель запретил ему воздержание в пище, велел хорошо есть, поминая в назидание чашку риса, которую сварила на молоке пастушка для Татхагаты, увидав, какой он листок с прожилками после многодневного поста. Так что щеки Махакайи снова округлились, в глазах появился блеск, и он стал как-то выше ростом. Настоятель одобрительно кивал и говорил, что вот теперь он похож на истового воина пути.

А юный послушник, ставший после двадцати лет монахом, уже мечтал о пути в иные пределы, для которого ему и впрямь необходимы силы телесные, а не только душевные.

— Где твое опахало, воскрешающее мертвецов?[133] — насмешливо спросил высокий человек с толстым носом, зазором меж передних верхних зубов и заметным брюшком, нависающим над поясом.

Махакайя не понял шутки и удивленно поднял брови.

Щеки человека расплылись, и прореха в зубах стала хорошо видна. Он цыкнул и понимающе кивнул.

— Ах да! Соперников лучше презирать незнанием. Но скажи мне, чем отличается ваша шуньята[134] от тай сюй дао?[135]

Махакайя невольно оглянулся на проходивших мимо людей в цветных пестрых халатах, с разными лицами, среди которых было много варварских. Совсем рядом здесь зычно кликал и духовито пах восточный базар, где торговали персидской парчой, золотой и серебряной посудой, бронзовыми зеркалами, расшитыми дорогими халатами, хлопковыми одеялами, безрукавками. Слышны были ржанье лошадей, блеянье овец и козлят, наигрыши на цисяньцине[136]. Со стороны кузнечного ряда доносился металлический перестук. От лекарственного ряда веяло запахами трав и снадобий, корешков и грибов. Винные курились ароматами всех вин вселенной: винами, смешанными с минералами, разнообразными цветочными винами, рисовым и пшеничным и вином «Соски кобылицы из Западного края», то бишь вином из длинного винограда, присылаемым из Гаочана. Кожевенный ряд тоже благоухал выделанными и невыделанными кожами животных.

— Что же ты молчишь? Не соберешь в пучок власы рассыпавшихся помыслов? — спрашивал с усмешкой этот человек. — А я слышал, наставники вас вдруг колотят палкой, или обливают ледяной водой, или плюют в глаза и ждут достойного ответа. Не пробудился?

Махакайя и впрямь немного растерялся от пестроты и шума Западного рынка. Хотя он уже второй год обитал в монастыре в Чанъани, но все же монастырские стены надежно защищали от гомона столичной жизни. И ведь только вчера он так же бродил по торговым рядам другого — Восточного рынка, где торговали скобяным товаром, сластями, музыкальными инструментами и многим другим, но не книгами, и поэтому монах направился на следующий же день сюда, на Западный рынок, где было больше хукэ, или фаньке, ну короче — бэйху[137]. Но там продавали и книги.

— Я ищу торговца книгами, — сказал Махакайя, внимательно взглядывая в лицо этого человека в халате, перепачканном чем-то черным.

— А я ищу монаха! — неожиданно воскликнул толстяк и рассмеялся.

Махакайя вопросительно на него смотрел.

— Да, мне нужен буддийский монах, который поведал бы, что такое мгновенное пробуждение и что можно после этого видеть, — с этими словами он обвел широким жестом вокруг себя. — И! — Он вскинул руку с воздетым указательным пальцем. — Можно ли это написать тушью?

Махакайя учуял запах вина и понял, что этот толстяк только что наведался в винную лавку. Он смутился, не зная, как к нему вообще относиться, не лучше ли повернуться и уйти.

А человек наставил указательный палец на монаха и сказал:

— Мгновенный ответ мне и нужен! Да или нет?

Тут Махакайе что-то сверкнуло, и он сдержанно ответил:

— Нет.

— Что «нет»? — переспросил толстяк.

— Просто так это невозможно, — убежденно ответил монах, сторонясь, чтобы пропустить торговца железными, тихонько позвякивающими кувшинами, которыми была увешана его крепкая палка с обеих концов.

— Уважаемые, купите кувшины и наполните их родниковой водой или… — торговец потянул приплюснутым носом воздух со стороны толстяка в перепачканном халате, — или вином.

— Для воды есть каменное ложе ручья. Для вина — лавка, — отвечал ему толстяк и, снова обращаясь к монаху, вопрошал: — А не просто так возможно?

— Может ли этот торговец заговорить на санскрите? — вопросом на вопрос ответил монах, кивая на уходящего со своими покачивающимися на палке кувшинами торговца в полосатом халате, стоптанных сапогах и войлочной шапке. — Могут ли его кувшины спеть «В горах карагач растет»?..

И тут же этот толстяк подхватил и запел:

В горах карагач растет.

Вязы — среди бо-ло-о-т.

Наряды неношеные твои.

Пылятся который го-о-д…[138]

Замолчав, он откашлялся и постучал себя в грудь.

— Я могу спеть.

— Потому что вам пела ее мать. И это вас подготовило. То же и с пробуждением.

Толстяк хмыкнул.

— Значит, мне надо пойти в монастырь?

Махакайя пожал плечами и, подобрав полы своего одеяния, направился было дальше, но толстяк его снова окликнул:

— Меня зовут Шаоми́, художник. А тебя?

Махакайя ответил.

— О! — воскликнул Шаоми. — Уж не тот ли монах, что всюду побеждает в диспутах и знает наизусть тысячу книг? Не тот ли монах, который собирается в Индию?

Махакайя ответил с неудовольствием, что он вовсе не знает столько книг наизусть, к чему множить пустые слухи…

— Позвольте спросить, почтенный монах, какую книгу вы желаете

---

Конец ознакомительного фрагмента Купить полную версию книги

---