Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

Волков знал, что никто этот доспех не купит ни за двести, ни за сто монет. А монет за пятьдесят продать можно. Конечно, продать его можно, и когда-то солдат Ярослав Волков так бы и сделал, содрал бы латы с трупа, а тело выбросил бы в канаву, но кавалер Иероним Фолькоф уже никогда бы так не поступил.

— Нет, — коротко сказал он и пошел на улицу.

Ни Пруфф, ни Роха перечить не стали.

Выйдя на улицу, Волков увидал солдата, что тащил из конюшни огромную и красивую яркую тряпку, человек остановился, достал нож и собрался отрезать от нее кусок, себе для солдатских нужд.

— А ну стой! — окрикнул его кавалер. — Что это?

— Не знаю, господин, нашел вот.

— Вытаскивай все на улицу, — приказал кавалер.

Солдат с трудом вытащил огромную, яркую красную ткань с золотым шитьем и веревками.

— Так то шатер вроде, — догадался солдат.

Волков и сам это понял, только в отличие от солдата понял это сразу. Да, это был шатер из дорогой красной ткани, похожей на парчу, и с гербами Ливенбахов по периметру.

— По закону войны личные вещи, что принадлежали командиру врага, переходят к командиру победителей, знаешь об этом? — спросил кавалер.

— Знаю, господин, — невесело отозвался солдат.

— Теперь это мой шатер, сложи его и отнеси Пруффу.

— Да, господин.

Он хотел было уже пойти узнать, как дела у Сыча и Ёгана, серебро волновало его больше, чем доспехи и шатер Ливенбаха, но вмешался отец Семион:

— Господин рыцарь.

— Ну?

— Нужно что-то решить с пленными, — он указал на девятерых пленных, что сидели у забора.

Почти все они были ранены. Доспехи у них отняли, теперь пленные покорно ждали своей участи. Кое-кто молился, а кто-то просто сидел, опустив голову, а кто-то и умирал, истекая кровью.

— Ну, дай им причастие, — сказал Волков, — тому, кто согласится его принять. Да спроси, может, кто вернется в лоно истинной веры. А остальным — смерть.

— Уже предлагал исповедаться в ереси и принять истинное причастие, но они упорствуют, никто не согласился раскаяться, а без раскаяния мне не дóлжно причащать их.

— Ну и пусть катятся в ад, — закончил разговор кавалер. — Скажу Пруффу — сейчас всех зарежут.

— Не торопитесь господин, не нужно их резать.

— Почему? Мы их не милуем, они нас тоже.

— Отпустите их живыми, проявите милосердие, и пусть господина своего возьмут. — Поп смотрел на него хитрыми глазами.

— Объясни.

— С мертвых какой вам прибыток?

— А с живых какой? Они оружие снова поднимут.

— Слава, господин.

— Слава?

— Да, слава, господин. Отпустите их во славу Матери Божьей и дозвольте им взять своих вождей для упокоения.

Кавалер молчал, он никогда не думал о своей славе. И тут вдруг, в первый раз в жизни, ему представилась возможность немного прославиться. И что скрывать, даже мысль о славе была приятной.

— Отпустите их, — продолжал поп, — в городе Ланне о вас и так будут говорить, вы уже дважды побили еретиков, одолели мертвого доктора, убили знатного еретика, а если еще вернетесь с тем богатством, что тут захватили, так о том станут судачить неделями. А если еще и этих еретиков простите, так не только в Ланне о вас заговорят.

Чем дольше говорил отец Семион, тем заманчивее казались кавалеру его предложения. А мысли о славе становились еще приятнее. Да, кавалер понял, что действительно хочет, чтобы о нем говорили. И узнавали его щит. И не только в Ланне. Но пока он слушал умного попа, у него появился вопрос.

— А тебе-то зачем моя слава, какая твоя корысть? — спросил кавалер у отца Семиона.

Монах вздохнул и заговорил:

— Меня лишили прихода, — он помолчал, — толкнули на смертный грех, а когда вернусь, то, может быть, расстригут и лишат сана, или упекут в самый далекий монастырь, или вовсе кинут в подвал. Вот подумал я и решил, что при вас останусь, коли не погоните. Вы человек незлобивый, и вас любят холопы ваши, а если разрешите при вас быть, то и я не покажусь лишним, потому как свое благо от вашего не отделяю.

Не очень-то верил Волков словам, поп был хитер как никто, но насчет славы он прав. Славы кавалеру хотелось.

— Хорошо, — согласился кавалер, — отпусти еретиков. И пусть заберут рыцарей своих. Пусть похоронят их, как хотят.

— Эй! — крикнул отец Семион, подойдя к еретикам. — Заблудшие души, впавшие в ересь, запомните день сей. И запомните герб, что на щите рыцаря этого, это герб славного воина кавалера Иеронима Фолькофа, который добротой своею и во имя Господа и Матери Его отпускает вас с миром в надежде, что покинете вы ересь и вернетесь в лоно Истинной Церкви. Кавалер Иероним Фолькоф также дозволяет вам забрать вашего господина кавалера Ливенбаха и других рыцарей, что были с ним.

— Что-что-что? — к ним приковылял на своей деревяшке Роха и заглянул Волкову в лицо. — Ты что, отпускаешь их?

— Отпускаю, — сухо ответил кавалер.

— Да что с тобой, ты ли это, Фолькоф? — не унимался Скарафаджо.

— Я. И я слово свое сказал, обратно брать не стану.

— Они бы нас не отпустили, — заметил приблизившийся Пруфф.

— Мы не они. Капитан, выделите им одну подводу, пусть заберут своих офицеров.

— Как пожелаете, кавалер, но у нас подвод не хватит все увезти. Много добра захватили.

— Я сказал выдать им подводу, что вам не ясно, капитан? — Волков чувствовал, что злится все сильнее.

— Ясно, господин кавалер, но нам придется дважды сюда ездить, за раз мы все не увезем к себе в лагерь.

— Да хоть трижды, мы заберем все. Но подводу вы им выдайте.

— Как пожелаете, — поджал губы Пруфф.

Еретики не верили своему счастью, они вставали и кланялись Волкову, благодарили его.

— Они расскажут о вас многим, — тихо говорил отец Семион. — Нам это на руку, господин.

— Да, и особенно Ливенбахам, — добавил Роха, услышав слова попа. — Они точно захотят узнать, кто укокошил их родственничка.

— Пусть, мы убили его в честном бою, — отвечал кавалер. — Нам нечего стыдиться.

— И пусть бы убирались, — снова заговорил Пруфф, — может, вам это и нужно, но зачем же им подводу давать, когда нам самим их не хватает?

— Забудьте про подводу, капитан, — разозлился Волков, — расскажите, почему пушки у вас не стреляли, а если и стреляли, то в ворота, а не в еретиков.

— Мои пушки стреляли, — обиделся капитан, — мои пушки принесли нам победу.

— Я спросил, почему кулеврина не выстрелила и почему одна из картаун попала по воротам, а не во врагов? — зарычал кавалер. Его бесил Пруфф со своими вечными спорами.

Пруфф, как обычно, насупился, усы