Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

фронт был неотъемлемой частью политической жизни на протяжении трех десятилетий, в Италии существовала Lega Nord, в Венгрии – Fidesz (Гражданский союз), и даже обычно умеренная Великобритания поддалась варианту болезни, вызванному Брекситом78.

Конечно, AfD единодушна с правыми партиями в других странах: она выступает против “истеблишмента”, Европейского союза, иностранцев и ислама и за сильных лидеров, “традиционные” ценности и славное национальное прошлое. Она высмеивает парламентскую демократию и рассматривает прямые референдумы как единственный способ остановить “авторитарное и частично тоталитарное поведение” выборных должностных лиц, как написано в ее манифесте 2021 года79. Ее центр силы – на востоке, пережившем исход и населения, и промышленности. Тем не менее во многих отношениях эта партия ненормальна: она занимает как прорыночные, так и антимигрантские позиции, и ее сторонниками являются не только безработные или необразованные люди.

Правый популизм не возник на пустом месте. Он неоднократно поднимал голову. Republikaner, фракция, отколовшаяся от баварского CSU, в конце 1980-х и начале 1990-х годов набрала около 10 % на серии региональных и европейских выборов. Ее девизом было: “Да Европе – нет этому Европейскому сообществу”80. Немецкая нация, предупреждала она, наводнена иностранцами. Беженцы оказались мошенниками, приехавшими в страну лечить зубы за счет налогоплательщиков. В Гамбурге Рональд Шилль, широко известный как “беспощадный судья” за свои жесткие приговоры, в 2000 году основал собственную партию правопорядка, чтобы очистить город от иностранцев-преступников и защитить “маленького человека” от “большого бизнеса” (Grosskapital) и политического непотизма81. Шилль обвинял евро в инфляции и хотел вернуть немецкую марку. На городских выборах он получил 19 % голосов (в округах с большим количеством мигрантов – почти вдвое больше) и присоединился к коалиционному правительству с либералами и христианскими демократами. Однако эти правые волны не смогли прорваться на федеральный уровень. У них не было партийной базы, и их везение было кратковременным. Менее чем через два года пребывания у власти Шилль был уволен, а затем исключен из собственной партии; когда он снова появился в национальных СМИ, он нюхал кокаин в Бразилии.

AfD была совсем другим делом. Она была основана в 2013 году как фундаменталистский либеральный вызов Меркель и евро. Название партии было ответом на заявление канцлера о том, что пакетам помощи “нет альтернативы”. В AfD были свои распри: в 2015 году крайние националисты вытеснили отцов-основателей, бывших экономическими либералами. Но партия также внутренне структурировалась, пустила корни в городах и компаниях и, что важно, быстрее, чем существующие партии, осознала силу Фейсбука и других социальных сетей в мобилизации поддержки.

Кризис беженцев предоставил AfD прекрасную возможность, партия воспользовалась уже существующим запросом. Избирателям с крайне правыми взглядами наконец-то предложили респектабельный фасад. Лидерами AfD были не фашистствующие маргиналы и хулиганы в тяжелых ботинках, а профессора, бизнес-консультанты и журналисты в твидовых пиджаках и галстуках, с милыми лабрадорами. В подавляющем большинстве случаев их успех в 2017 году был обусловлен их способностью привлечь две группы: консерваторов, которые чувствовали, что CDU их бросила, и неизбирателей, чувствовавших, что их бросила политическая система в целом. Подтягивая христианских демократов к центру, Меркель неизбежно жертвовала ранее священной почвой правых, даже несмотря на то, что сама в 2017 году голосовала против однополых браков. AfD предоставила приют бездомным консерваторам.

Другими словами, подъем популистов не отражал общего подъема правых настроений в немецком обществе. Наоборот. Опросы показывают, что в годы правления Меркель немцы в целом становились более терпимыми по отношению к иностранцам, инвалидам, геям и многим другим – например, ксенофобские настроения в 2016 году были распространены вдвое меньше, чем десятилетием ранее82. AfD охватила сокращающуюся группу, которая чувствовала себя все более приниженной и маргинализированной, по мере того как остальная часть общества двигалась к более либеральным взглядам, – сыграв роль, мало чем отличающуюся от роли Дональда Трампа в Соединенных Штатах83. Именно это чувство нахождения в осаде и осознание того, что к твоим когда-то респектабельным взглядам относятся как к отсталым, вызвало громкую и агрессивную реакцию против политической элиты, СМИ и добродетельных “хороших людей” (Gutmenschen), как их цинично стали называть.

Политический импульс, стоящий за подъемом крайне правых в Федеративной Республике, был прямо противоположным тому, который привел к падению Веймарской республики. Эрозии середины не было – центр держался крепко. Односторонний акцент на правых популистах склонен отвлекать внимание от этого факта. Партийная лояльность слабела. Тем не менее большинство немцев продолжают отдавать свои голоса за кого-то посередине – они просто перешли от CDU к SPD, “Зеленым” и либералам, как это произошло в 2021 году, когда христианские демократы потерпели худшее поражение за всю историю (набрав 24 % голосов по сравнению с 33 % в 2017 году и 42 % в 2013-м). В отличие от Веймара, экстремисты не съели середину с обеих сторон. Фактически Германия потеряла радикальных левых; на выборах 2021 года партия Die Linke не набрала даже 5 % и пролезла благодаря конституционному положению, которое поддерживает партию, которой удается получить как минимум три прямых мандата – у Die Linke их как раз столько и было. Тем временем “Зеленые” превратились из противников государства и бизнеса, какими они были в первые годы своего существования, в надежных партнеров истеблишмента.

Популизм часто называют бунтом проигравших от глобализации. Как бы это ни было верно для сторонников Дональда Трампа или Марин Ле Пен, это не объясняет существование AfD. В отличие от многих американцев, французов и итальянцев, для немцев 2010-е годы были хорошим временем. Экономический рост был уверенным, безработица низкой, а неравенство – стабильным. Сторонники AfD – это в основном мужчины среднего возраста, имеющие хорошую работу или собственный малый бизнес. Фактическим неудачникам глобализации AfD мало что может предложить. Безработные голосовали за SPD и “Зеленых” не меньше, чем за AfD. В 2016 году ее правый лидер в Тюрингии Бьорн Хёке заявил, что социальный вопрос больше не сводится к распределению богатства сверху вниз; “новый социальный вопрос XXI века заключается в его распределении между внутренним и внешним”84. У социальных империалистов 1900-х были похожие идеи. Новым в AfD было то, что внутри партия была столь же либеральной, как и ограничительной снаружи. Социал-империалисты хотели, чтобы внешние барьеры частично финансировали социальные реформы. У AfD не так. Она верит в необходимость “свертывания” государства и стимулирования людей, пользующихся льготами, к занятию низкооплачиваемой работой; “паразиты” на соцобеспечении в списке врагов идут сразу после мигрантов. Редким исключением является “культура приветствия детей”, предложенная партией: чтобы обратить вспять демографический спад, родители получат 20 тысяч евро при рождении ребенка.

Основным электоратом AfD были квалифицированные рабочие, ремесленники и представители