Дебри - Владимир Иванович Клипель

class="p1">Шорохи, ворчание стали удаляться и наконец замерли. Где-то рядом «тенькает» синица-древолаз и тяжелая капель хлопает по листу. Громко, словно ладошкой. Звонкая тишина охватывает лес, незадачливых корчевщиков, совсем затерявшихся в этом бескрайнем зеленом море. Самое страшное для них, если с кем-нибудь случится несчастье: заболеет, напорется на сук, сломает руку или ногу, наткнется внезапно на зверя, и тот с перепугу нападет. Вынести человека по таким дебрям — почти непосильная задача для такой маленькой группы.

Солнце тем временем не стоит на месте. Косые лучи дробились через ветвистый заслон, прочертив в поредевшем тумане прямые светлые полосы. Загорелись алмазным блеском седые от росы травы, вспыхнули мокрые листья липовой поросли, зарумянилась и сразу позолотела красноватая кора кедра, а под ним, у самых корней…

Нет, Иван еще ничему не верит, слишком часто он ошибался на бузине, и, хотя в душе все замерло и прыгнуло от радостного предчувствия, он молча идет к жаркой красной звездочке, на которую упал солнечный лучик и зажег ее, вырвав из окружающей зелени.

У подножия кедра, в полуметре от него, Иван увидел розетку из сочных пятипальчатых листьев и над нею на тонкой стрелке гроздь красных, как коралл, ягод. А рядом еще один, а другой красноголовый красавец прятался за стволом кедра! Иван представил себе, что, не зажгись ягоды под солнечным лучиком, он запросто прошел бы мимо. От такой случайности порой зависит удача. Ему стало зябко от этой мысли. Он потрогал ягоды, листья. Они были сухие, хотя все вокруг блестело от росы, и это показалось Ивану странным. Значит, это действительно женьшень.

Вне себя от охватившей его радости, он застучал палкой по дереву в нарушение всяких правил. Шмаков и Миша вынырнули из чащи почти одновременно.

— Что, затеска?

— Братцы, на всех по корню. Женьшень!

— Так какого же ты черта не кричишь «панцуй!»?

— А разве надо? — все наставления вылетели у него из головы, и лицо, — глупое, растерянное, будто не нашел, а потерял последнее, что у него есть, после чего хоть в гроб ложись. Миша, только что глядевший восхищенно — вот это да! — вдруг расхохотался и стал пожимать Ивану руку, поздравлять с первой находкой.

Шмаков скинул свой заплечный мешок, винтовку, осмотрелся и деловито обошел вокруг кедра. Лицо его оставалось бесстрастным.

— Не топчитесь! — строго предупредил он. — Рядом могут быть еще корни, — и он принялся поучать: — Когда найдешь, надо кричать «панцуй!», а то корень может уйти. Раньше корневщики, найдя крупный корень, вешали на него «замок» — ленточку с монетками…

— И вы в это верите?

— Причем здесь верю — не верю. Я рассказываю, как было. За этим кроется другое: старые корни бывают пустотелыми, как перезрелая редиска. Ну а раньше, по темноте, считали, что корень ушел, оставив одну шкурку, как Василиса Прекрасная из жабьей кожи выходила…

Возле кедра нашлось семь корней, небольших, с четырьмя листьями каждый. Рассказывая, Шмаков быстро выполол вокруг них траву, и корни стояли все на виду.

— Говорят, были счастливцы, которые находили женьшень с шестью и даже с семью листьями на стебле. Но таких не застал даже Арсеньев.

— Нам и такие ладно, — заметил Миша. — Третий день ходим.

Он сидел на корточках и налаживал дымокур, подкладывая в огонь тонкие веточки. Шмаков принялся выкапывать корень, осторожно ощупывая его от шейки и пальцами выбирая камешки и комочки земли. Чтобы ему не мешали, он прогнал своих напарников «прочесывать» лес вокруг находки, уверяя, что поблизости должны быть еще корни.

Удача! Первая находка и пришлась на долю самого неопытного корневщика. «Наверное, я и в самом деле счастливый», — думал Иван, и в нем все пело от радости: «Нашел! Нашел!» Куда подевалось подавленное настроение, вроде перестали болеть исколотые руки, вроде осветился — заиграл всеми красками еще минуту назад затуманенный лес. Буйные папоротники распахнули свои широкие узорчатые листья, уложив их в виде причудливых высоких корзинок. Заискрились листочки леспедецы — держи-корня, сплошь покрытого сине-розовыми цветочками. На медовый его запах прилетела дикая пчела и погрузила хоботок в серединку цветка.

Рядом с леспедецей, по-южному величаво, расцвела аралия, похожая на пальму: прямой без ветвей ствол увенчан широкой, как зонт, зеленой шляпой из причудливых перистых листьев. Каждый лист — это ветка из множества небольших продолговатых листочков, скомпонованных в затейливый узор и сбрасываемых осенью целиком, всей веткой. Из этой розетки-шляпы пышным султаном взметнулись вверх метелки белых соцветий.

Сегодня Иван готов простить аралии ее отвратительные колючки, коварные, сплюснутые, но такие острые, что проходят даже сквозь одежду. Вчера, схватившись невзначай, он больно поранил об нее руку. А может, это даже хорошо, что аралия имеет такую самозащиту. Не будь колючек, глядишь, она давно бы исчезла с земли. Ладно, расти, набирайся сил. Придет заготовитель, выкопает корни, и превратятся они в лекарство.

Забивая запахи трав, хвои, остро, пряно заявил о себе молоденький ясень. Крепыш пробил себе дорогу к свету среди буйного сплетения лиан актинидии, лимонника, дикого винограда. Какое чудесное разнообразие растительности! Оно немо-зелено для тех, кто незнаком с тайгой, для равнодушных, и живо, радостно, как с добрым знакомым, разговаривает с тем, кто любит эту зеленую стихию. Не зря говорят: человек видит и понимает лишь то, что знает.

Нет, Иван не кривил душой, когда, на вопрос, с каким чувством покидает Беловежскую Пущу, ответил: «С чувством тоски по родному краю». Он подразумевал не только город, в котором жил, но и Амур, величественней которого не встречал реки, и леса, всегда возвращавшие ему силы, бодрость, хорошее настроение. Он даже не представляет, что делал бы, не будь леса, когда наваливалась беспричинная тоска.

В кронах деревьев прошелся ветерок, лес отозвался, зашумел, солнечные блестки весело заплясали по кустарникам.

Вокруг находки ни одного корня больше не оказалось. Ивану и Мише надоело бродить без толку, и они подошли к Шмакову. Тот выкапывал третье растение. Мешали корни кедра, лещины, тесно переплетавшиеся между собой, мешали камни, среди которых прошили землю тонкие длинные мочки женьшеня.

Осторожно разгребая землю, Шмаков обнаружил рядом с живым «спящий» корень. Что повлияло — неблагоприятная ли погода или упала на него кедровая шишка, — но только он замер и не дал в этом году зеленого побега. Такую особенность — замирать, иногда на много лет, у женьшеня наблюдают часто. Опытные корневщики утверждают, что примерно пятая часть корней всегда находится в «спящем» состоянии. Корни эти живые, они могут пролежать в земле десять лет и не сгниют, будут лишь ждать благоприятных условий для роста.

Находка попалась не из простых. Шмаков потратил полдня, пока извлек все корни. Всю эту работу он проделал один, никому