Каос в гостях и дома - Анне-Катарина Вестли

– Ой, как хорошо, что вы пришли все вместе! – обрадовалась Эва. – Пончик, а вот и они!

Но Пончик и сам увидел. Он уже час стоял у окна, поджидая, когда же вернутся старшие.

– И принесли мать-и-мачеху, – обрадовалась Эва. – Это цветок, который первым показывает нам, что пришла весна.

– Но ты не знаешь, как он называется, – сказал Бьёрнар.

– Не знаю? – удивилась Эва. – Конечно, знаю: мать-и-мачеха – вот как.

– Верно, но не только. – Каос хитро улыбнулся.

– А есть ещё научное иностранное название, – подсказала Олауг.

– Ну, тогда не знаю, – сказала Эва. – А ты, Пончик?

– Жёлтый цветок.

– Не совсем так, – сказал Бьёрнар. – Вот послушай: tussilago farfara.

Это имя Пончику очень понравилось. Он повторял его снова и снова, пока не выучил назубок.

– Сколько всего можно узнать в школе! – удивилась Эва.

– В подготовительном классе, – уточнил Бьёрнар. – Там много всего интересного рассказывают.

Каос рисует

Когда вечером папа вернулся с работы, Каос сидел за столом и рисовал. Сначала он нарисовал поезд, на котором мама рано утром по понедельникам уезжала в город. Она говорила, что на нём едет много людей, которые на целую неделю оставляют дом и семью, чтобы работать в большом городе. Теперь и мама стала одной из них. Добравшись до большого города, мама сразу отправляется в школу. Она рассказывала об этом Каосу в свой последний приезд домой. Она едет на метро, которое проложено под землёй. Оно довозит маму прямо до школы.

Ну а что она делает, когда занятия заканчиваются? Это очень интересовало папу и Каоса.

– Я возвращаюсь в тот дом, где снимаю комнату, – объяснила мама. – Сначала мне надо доехать до центра города, а потом пересесть на другую линию – до Тириллтопена. По дороге захожу в магазины, покупаю еду, а потом иду к себе домой. Моя квартира на тринадцатом этаже, представляешь, Каос, как это высоко!

– А сколько этажей в Газетном доме? – спросил Каос.

– Всего три, но если считать с чердаком, то четыре.

– А хозяева квартиры разрешают тебе готовить еду? – спросил папа.

– Конечно. Сами хозяева заканчивают ужинать до моего прихода, так что, когда я вставляю ключ в дверь, они уже обычно лежат и отдыхают. Иногда они пишут мне записку, предупреждая, что оставили для меня еду в духовке. Вы не представляете, какие они добрые! Все их любят. Я и не думала, что встречу в большом городе таких радушных людей. Между прочим, чаще еду готовит хозяин.

– Может, его жена работает? – предположил папа.

– Ну, не совсем. Но она помогает в школе, отвечает на телефонные звонки на вахте. Дети её знают и часто обращаются за помощью, если что-то не так.

– А как ты называешь этих Андерсенов, когда обращаешься к ним? – спросил папа.

– Хозяина я зову «дедушка Андерсен» – так его все называют.

– А хозяйку – «бабушка Андерсен»? – спросил Каос.

– Нет, все зовут её «Тюлинька».

– Она старая?

– Не очень, но уже на пенсии.

– Приятно слышать, что тебе у них хорошо, – сказал папа. – А у тебя большая комната?

– Нет, маленькая. Видимо, она предназначалась под детскую. Но у моих хозяев детей нет, так что я у них вместо дочери.

– Что же ты делаешь вечерами? – спросил папа.

– Сижу и учу то, что задали. Ведь ради этого я от вас уехала. Иногда хожу с кем-нибудь из нашего класса в кино, а один раз даже была в театре. Порой смотрю вечерами телевизор в комнате у Андерсенов.

– А Тюлинька тоже смотрит?

– Нет, чаще её муж.

И вот Каос решил нарисовать, как живёт его мама в городе. Больше всего его интересовало, каково ей живётся на тринадцатом этаже. Он подумал, что если будет рисовать этаж за этажом, то в конце концов доберётся до тринадцатого. Лучше всего ему был знаком Газетный дом, так что он решил пририсовывать этажи к нему. Пару раз Каос бегал к папе, который смотрел телевизор, и просил сосчитать этажи – сколько получилось. Вот наконец был готов двенадцатый, остался ещё один – последний. Лестницы Каос решил нарисовать снаружи дома, чтобы их было видно. Они вели с первого этажа на второй, потом со второго на третий, потом с третьего на четвёртый – и так до самого верха. Он представил, как мама поднимается по всем этим лестницам. Конечно, в её доме был лифт, но Бьёрнар рассказывал, что иногда лифт ломается. Так случалось в больнице, где он лежал. Пару раз он на инвалидном кресле застревал тогда между этажами, и приходилось целый час ждать, пока лифт починят. Так что, может, и маме иногда случалось пользоваться лестницей.

Только бы у неё голова не закружилась! На такой высоте нельзя смотреть вниз. Каос так ясно себе всё это представил, что у него самого началось головокружение. И он решил думать о другом: о том, как мама едет на метро под землёй. Бьёрнар ему и о метро рассказывал. В городе говорят не «метро», а «подземка». Там важно не зевать при посадке и выходе, потому что двери поезда закрываются автоматически.

Каос надеялся, что мама успевает пройти сквозь эти двери. Наверху, на земле, он нарисовал деревья и траву, а внизу, под землёй, – поезд метро. Закончив рисунок, он так устал, что ему едва хватило сил поужинать.

В этот вечер Каос быстро заснул.

Папа долго рассматривал рисунок сына, а потом сел писать письмо маме. Ему казалось, что так он разговаривает с ней. Письмо он положил в большой конверт, потому что хотел отправить ещё кое-что. Утром он попросил у Каоса разрешения послать маме его рисунок.

Конечно, Каос был только рад этому и даже сам вывел на листе своё имя. А выше приписал: «Для мамы». Потом они вместе вышли из дома – Каос спешил в подготовительный класс, а папа на работу. Но сперва они отнесли письмо на почту и бросили его в почтовый ящик. Оттуда оно вместе с другими письмами – большими и маленькими, толстыми и тонкими – отправилось в большой город и на следующий день очутилось в почтовом ящике многоэтажного дома в Тириллтопене.

А ещё через час хозяйка квартиры на тринадцатом этаже достала его и положила на стол в комнате мамы Каоса. И когда та вернулась домой вечером, усталая и голодная, письмо её ждало. Мама села и прочитала его. Посмотрела рисунок, а потом пошла и показала его хозяевам. Затем возвратилась к себе в комнату. В многоквартирном доме стены бетонные, и на них не так-то просто повесить картину, но мама нашла способ. Она купила большую раму с натянутым на неё холстом, на которую можно прикреплять картинки канцелярскими кнопками. Там уже висели фотографии Каоса, папы, бабушки, маминых сестёр, тёти и дяди. А теперь появился и рисунок Каоса. Мама улыбнулась, увидев лестницы, которые Каос нарисовал на доме. Но потом снова стала серьёзной. После ужина она села за стол и начала писать письмо двум своим самым дорогим людям, оставшимся в Ветлебю, – Каосу и папе.

У неё появилась замечательная идея.

Письмо и много зверей

Письмо из почтового ящика достала тётя, оно было от мамы. Тётя и Каос хорошенько осмотрели конверт, но решили не открывать его – подождать папу. Ждать пришлось долго: папа должен был вернуться домой только вечером. Хорошо, что Пончик пришёл поиграть с Каосом, так время быстрее пролетело.

– Давай поиграем в наш театр! – предложил Пончик.

Он считал, что театр их общий: ведь он вырезал деревья и кусты, которые теперь стоят на сцене. Тётя помогла перенести коробку: когда в театр не играли, то ставили его в угол на табуретку, а теперь снова водрузили посреди стола. Мальчики стояли на коленях на стульях – Каос с одной стороны, а Пончик с другой – и выводили на сцену разные игрушки. У Пончика была маленькая машинка, а у Каоса – много зверей, которых он расставил между деревьями на сцене. Получилось здорово. Казалось, что звери и впрямь живут среди деревьев, гуляют там и пасутся. Иногда звери прислушивались, не пришёл ли кто. Так и есть: это с шумом приехала машинка Пончика.

– Тише, – сказал Каос, – а то перепугаешь жирафа, льва, лошадь, овцу и слона.

– Никого я не пугаю, машина едет тихо-тихо. Но я не могу совсем остановиться, ведь я спешу к папе и его малышу в Вестланн, понимаешь.

– Ты что, один поедешь? Без мамы?

– Один. Но я быстро вернусь, чтобы она не скучала. Летом я наверняка поеду к папе. Так мама обещала.

– Летом моя мама вернётся домой, – сказал Каос. – У неё занятия закончатся. А теперь давай как будто твоя машина уехала и в лесу наступил вечер.

– И тут пришёл тролль, – начал фантазировать Пончик, и глаза у него стали круглыми от волнения.

– Нет. Просто стемнело, и всё. Надо включить люстру. Звери пусть