Пыль. История современного мира в триллионе пылинок - Джей Оуэнс

«Было похоже на кучу шаров, один на другом. И все они катились, но не в едином направлении: один – сюда, другой – туда, третий – еще куда-то, – продолжала Эстер, изображая вращение руками. – И это была вертикальная стена, почти перпендикулярная земле, высотой где-то в тысячу футов![198] Птицы не могли ее преодолеть. Да они и не пытались, а наоборот, улетали от нее, как от огромной сети, которая хочет их поймать».

Люди тоже не стояли как вкопанные: когда видишь, как спасаются птицы, понимаешь, что тебе тоже пора уносить ноги, если жить охота. Оставаться на улице без укрытия смертельно опасно. После бури 15 марта 1935 года нашли тело семилетнего мальчика. Он задохнулся в пыли [199].

«Когда это начиналось, иногда дул сильный ветер, а иногда эта штука просто двигалась бесшумно. Наступала кромешная темнота», – говорит Эстер [200].

Жуткие цвета и тьма, невыносимая жара и грязь – такой была долина по несколько дней, недель и даже месяцев.

«Бывали дни, когда мы часами не могли разглядеть ветряную мельницу в 50 футах[201] от кухонной двери, – писала Кэролайн Хендерсон министру сельского хозяйства в 1935 году. – А еще порой мы не могли отличить окно от стены из-за сплошной черноты бушующей бури. Разве что в ночном кошмаре про адское пекло можно было увидеть ужасающий мрачный красный свет, которым тогда заливало небеса»[202].

Еще ужаснее, что это были грозы. Пылевые бури не только приносят с собой гром и молнии, но и генерируют большое количество статического электричества. Когда частички почвы сталкиваются в воздухе, более мелкие пылинки «воруют» электроны у более крупных частиц песка – а потом собираются в электрическое поле. По данным исследователей, напряженность электрического поля во время пыльных бурь и песчаных вихрей в пустыне достигает 100 тыс. вольт на метр. Такая сила позволяет цеплять еще больше частичек и создавать еще более пыльные условия, которые одним только ветром уже не объяснить [203].

Когда грянуло Черное воскресенье, Хуаните Уэллс было всего семь лет. «Помню, как отец по вечерам выходил искать коров, – вспоминала она много лет спустя. – Ограждение было легко заметить: оно наэлектризовалось и светилось»[204].

Электричество могло повредить или уничтожить урожай – если что-то в принципе оставалось после жары, засухи и нашествий саранчи. Год за годом фермеры рисковали, не зная, будет ли вообще урожай, и с каждой неудачей все чаще ставили не свои деньги, а заемные.

* * *

«А как вы защищали дом от пыли?» – спрашивали интервьюеры.

«Это было бесполезно», – отвечали люди.

Грязь была настолько мелкой, что проникала везде. «Возьмите немного муки, из которой хлеб пекут, и потрите между пальцами – вот такой была грязь, – говорила Эстер Райсвиг. – Будто ее просеял Господь».

Дома были построены вручную из дерева. Пыль попадала внутрь через каждую щель в дверных проемах, оконных рамах и черепице, а потом оседала на полу и мебели слоем в пару-тройку сантиметров. Посуду приходилось мыть перед каждым приемом пищи, поскольку пыль пробиралась в шкафы. В воздухе ее было столько, что мясо во время готовки покрывалось неприятной грязной корочкой. Подача блюд на стол стала отточенным алгоритмом, но за ужином песок все равно похрустывал на зубах, даже если все своевременно мыли и вытирали. «А перед сном мы переворачивали подушку», – вспоминал Артур Леонард [205].

Из-за пыли в воздухе в целом было трудно дышать. «Мама клала на кровать мокрую простыню. Мы с братом и родителями спали на ней все вместе, чтобы ночью не задохнуться», – вспоминала Хуанита Уэллс [206].

Женщины делали все возможное, чтобы минимизировать попадание пыли. «Мы всячески заделывали окна, но полностью защитить дом от пыли было нереально, – утверждала миссис Шеклфорд. – Абсолютно».

«Она попадала в дом сквозь потолочные стропила», – добавлял супруг. «Нельзя было не дать ей проникнуть. Оставалось только убирать и мыть», – констатировала миссис Шеклфорд [207].

И тот факт, что никакого спасения нет, тоже ужасен. «Уборка после пыльных бурь продолжается год за годом, – пишет Энн Мари Лоу в дневнике 1 августа 1936 года. – Я ужасно от нее устала. А завтра, похоже, снова поднимется пыль»[208].

В английском языке даже появилось обозначение для этого затягивающего чувства отчаяния и бессилия перед неумолимым ветром: dust blues («пыльный блюз»).

* * *

Пыльные бури продолжались.

Всего через год ограждения заросли перекати-полем и доверху погрязли в пыли. «Из-за ветра и песка на большей части территории не осталось даже следов былого возделывания, – писала в июле 1935 года Кэролайн Хендерсон. – Кругом запустение: пастбища превратились в бесплодные пустоши, а небольшие домишки были почти полностью погребены пылью»[209]. Вы наверняка видели знаменитые фотографии. Где раньше были поля, образовались дюны. Температура достигла небывалых высот: летом 1936 года в Небраске наступила жара в 48 °C – от перегрева скончались 4,5 тыс. человек. Голодная саранча, от которой Канзас уже страдал в 1873 году и 1919-м, снова обрушилась на местность. Она поедала не только листья на деревьях и то немногое, что осталось от фермерских урожаев, но и даже белье на веревках [210].

В округе Симаррон, что на самом западе «ручки ковша» Оклахомы, средняя урожайность в 1930-е годы была настолько низкой, что не хватало даже семян для новых посадок. Бури и вредители – полбеды: еще и не было дождя. Посевы высыхали либо даже не прорастали. Осадков – не обещанные 20 дюймов, а вдвое меньше: в течение пяти лет (1931–1936) в Симарроне выпадало от силы 11,65 дюйма[211] в год – это чуть больше, чем в пустыне[212].

Некоторые коровы продержались три года на скудном корме (чаще всего – перекати-поле). Но они ужасно исхудали и ослепли от пыли в глазах; их зубы и десны стерлись из-за постоянного жевания грязи, которая покрывала все вокруг; от песчаных ветров на их коже появились язвы. Когда фермеры разделывали туши животных, задохнувшихся во время бури, они обнаруживали грязь даже внутри.

Люди выживали как могли. «Помню, как мы выкуривали кроликов из ямы, ловили и ели. Кролики были плохими, потому что толком не питались, но вариантов не было. Нам к тому моменту больше нечего было есть», – говорит Хуанита Уэллс [213].

Пыль проникала не только во все, но и во всех.

Лоуренс Свобида несколько дней проработал в поле под пыльными ветрами, спасая оставшуюся землю. В одну из ночей он не смог уснуть: «Пыль, которой я надышался, стала оказывать