Ищите ветра в поле - Алексей Фёдорович Грачев

Один, по слухам, воевал за белых, второй был в красных частях. Может, шли в цепи друг против друга, может, пропороли друг друга штыками... Семьи уехали в город, и потерялись по гражданской разрухе. Теперь вот Валька. Уедет и она скоро. Что ей, конечно, раз мужика здесь не нашла... И останется он один, и тоже, может, спалит дом, если к тому не заберут в трибунал. А там пахать полоску Ферапонта да балабонить с грачами на манер дурачка...

Никон Евсеевич вошел в свое поле, раздвигал колосья руками, гладил их. Кусал зерно, кусал стебли и все озирал это свое поле, над которым сгибались и отец, и братья, и он столько годов. Подумал вдруг: «Сыромятовы — они вот везли навоз, а «питерщики» за вином, они по траве с косой, а те вот на «железку», в приказчики, в яичную или сливочную торговлю, с карандашом за ухом. Они — строить сыродельню, а иные бедняки — закрутки на завалинке... А он теперь — мироед-кулак, и место ему, как батмановским мужикам, в Сибири или же на ферапонтовской полоске. Надо было жить, как они жили».

И дико захохотал Никон Евсеевич, оглядывая поля, полоски, эти избы в лунном свете, слушая лай собак и поздние голоса. И показалось, что идет уже по полю Ванюшка Демин, склоняется над рожью и стрижет ножницами колосья, даровые колосья. И гнев затопил душу, заставил сжать кулаки, заставил выдавить вслух жуткие слова:

— Ничего, Ванюшка, твое счастье, если люди будут на тракте. Твое счастье, а то выпадет и тебе судьба земельная.

Глава четвертая

1

Двухэтажное деревянное здание, крытое красной черепицей, одиноко стояло на взлобке в окружении густых елей и сосен. За домом — высокий сарай, конюшня, двери которой были распахнуты настежь. Из нее вышел неторопливо старик и, опираясь на палку, стал смотреть вниз, на дорогу, на агентов, которые шли к нему. Белые длинные волосы полоскал утренний ветерок.

— Доброе утро, — поприветствовал Костя, подойдя ближе.

Старик снял коротенькую шляпу, проговорил медленно, изучающе разглядывая при этом агентов:

— Тобрый тень... — И добавил, так же медленно, и так же все изучающе оглядывая незнакомцев: — Кута путь тержите?

— На Аникины хутора, — ответил Костя. — А зашли спросить — не проходили трое здесь? Рабочие с фабрики. В совхоз мы идем на подмогу.

Старик нахмурил брови и подался назад. Помолчал, переступая с ноги на ногу, покачал головой:

— Нет, не вител. Отиноко живем. В стороне. Я та жена. Она тома, можете спросить. Может, она витела.

— Нет, не стоит, — сказал Костя, все же запомнив это потемневшее, почему-то обеспокоенное лицо старика, хозяина хутора, прибалтийца по говору, как видно. Что-то тронуло его сердце, задело душу. Вот что?

— В теревнях спросите, — посоветовал старик, показал на дорогу, в лес. — Там вот Аникины хутора...

Вверху стукнуло окно, и Костя, подняв голову, увидел женское лицо. Женщина закрывала воротом горло и смотрела пристально на них.

— Здравствуйте, — сказал Костя. — Не видели вы здесь троих мужчин?

Она быстро покачала головой.

— По ночам мы спим. Может, и проходили. Не слышала. А сами вы кто?

— Мы рабочие...

Она подалась вниз и негромко, нервно засмеялась:

— Рабочие ищут рабочих. Чудное что-то.

Старик вскинул голову, сказал строго:

— Тут, Нина, нет смешного...

— Тогда рабочие, может, чаю попьют, если нет смешного, — сказала женщина, все так же прикрывая воротником горло. — Самовар поставлен. Приглашай, Яков.

— Спасибо, — ответил Костя. — Нам завтра уже надо быть в совхозе.

— И сегодня дойдете, — ответила она. — Тут всего-то верст двадцать пять. Люди вы молодые да и резвые, наверное, — добавила, и понятно стало, что догадывается, кто они. Но почему она такая догадливая и с чего?

— Как-нибудь, может, в другой раз заглянем на чашку чаю. А сейчас спешим...

— Всего доброго в пути тогда, — ответила она.

На повороте из поля в лес Костя оглянулся. Яков стоял, все так же опираясь на палку. Она смотрела им вслед, и волосы вились на ветру, а руки были сложены на груди.

Пройдя несколько метров по лесной дороге, агенты остановились как-то разом, не сговариваясь.

— Что-то он тревожный какой? — сказал Вася.

— Да и она тоже, — вставил Костя. — На чай звала, точно родных. А ведь незнакомые люди. Спроста ли это? И потом не выходит у меня из головы этот кусок шелка, два флакона духов, порошок «Калодонт», часы. Вроде как все это в подарок женщине. Может, этой вот Нине?

— Все может быть, — ответил Вася. — А что делать?

— Посмотрим за домом с опушки. Поглядим, чем там живут?

Они вышли к опушке, присели в кустах. Перед ними как на ладони был виден хутор. И вся жизнь хутора тоже была как на ладони. Прошла в конюшню Нина, вернулась быстро. Потом принес колоду на пасечню старик. Из поля вышла женщина с подойником, прошла в дом. И снова появилась эта Нина, долго смотрела в лес на дорогу, по которой они ушли только что.

— Может, ждет кого?

Костя пожал плечами. Вот опять появился старик. Остановился возле жены, заговорил что-то. Она не отвечала, а все смотрела. Старик махнул палкой, точно собрался ударить ее, и опять она не оглянулась.

— Ругаются, — сказал Костя. — Почему они ругаются?

Старик повернулся, пошел к дому. Из дому вышла та женщина с ведром, прошла к колодцу, опустила его, и донесся тонкий мелодичный звук падающей в холодную глубину цепи.

А солнце уже поднялось, и над кустами застыла жара, и в этом зное злобнее и яростнее заносились овода, мухи. Агенты отбивались, хлестали себя, курили нещадно, пытались дымом отпугивать лесную гнусину.

Неизвестно насколько бы хватило их, если бы не хрустнувший за спиной валежник. Из кустов на них смотрела старушка в платочке кулечком, с лукошком в руках. Глаза — черные букашки — бегали пугливо.

— Бабушка, постой-ка, — попросил, подымаясь, Костя. Тогда старуха побежала по кустам без слов. Вот упала, с проворством шестнадцатилетней снова вскочила и опять припустила, не замечая, как летят из лукошка тонконогие подберезовики.

— Идем, ладно, — махнул рукой Костя. — Тоже, наверное, приняла за бандитов. Везет нам. Идем, — повторил раздраженно. — Не высидишь тут. А хутор возьмем все же под подозрение.