Совы во льдах: Как спасали самого большого филина в мире - Джонатан Слат

В одночасье оставшись без крова над головой, но не закончив при этом обследовать Лосевку, мы поехали вдоль реки по лесовозной дороге и отыскали на берегу ровный, свободный от деревьев участок для стоянки. Я пошел набрать воды, чтобы вскипятить чайник, а Сергей принялся готовить обед. Первым делом он достал из кузова так называемый холодильник – голубой ящик объемом 45 литров, обклеенный изнутри фольгой, в чьи магические свойства он свято верил. Ранней весной этот контейнер справлялся со своей задачей восхитительно, но теперь, с приходом теплой, почти летней погоды и сопутствующей ей влажности, он уже не мог препятствовать образованию плесени на скоропортящихся продуктах, которые мы в нем хранили. И тем не менее Сергей не сомневался, что сверхъестественные свойства этого ящика позволят нам подолгу хранить мясо и сыр без заморозки.

Оказалось, что мы поставили палатки неподалеку от вахтового поселка лесорубов, и сторож, которого я узнал по нашей более ранней встрече с Шуликиным, заглянул к нам на обратном пути после блокировки дороги. Это был грузный человек по имени Паша, шатен с карими глазами, глядевшими на нас из-под козырька некоего подобия рабочей кепки. Он шел осторожно: за 60 лет жизни его ноги порядком устали носить немалый вес. Мы пригласили его к себе пообедать и выпить чаю. Паша был крайне уравновешенным, пожалуй даже чересчур, и напоминал мне апатичного медведя, едва пробудившегося после спячки. Он рассказал нам, как много лет назад ездил в Терней. Он летал туда на вертолете, чтобы пройти медицинское обследование по поводу хронического заболевания, и, пока находился там, пьяный доктор убедил его удалить аппендикс.

– Только он вышел из палаты, как медсестры зашикали, мол, я с ума сошел и мне нужно встать и убраться прочь, пока он меня не прикончил, но как сбежишь, когда ты уже там? Так что он сделал свое дело, а у меня осталось вот это, – Паша задрал фланелевую рубашку и показал мне чудовищный шрам, оставшийся от операции. – Одной заботой меньше.

Сергей тем временем изучал наш провиант. Он достал из холодильника длинную палку колбасы и принялся обнюхивать ее, зажав между двумя пальцами и сморщив нос. Паша скептически наблюдал за происходящим. После того как Сергей счел колбасу вполне пригодной для употребления человеком и ополоснул ее теплой водой, чтобы смыть плесень, Паша выразил свое мнение.

– Не уверен, что ее еще можно есть, – запротестовал человек, позволивший пьяному врачу удалить себе аппендикс без медицинских показаний. – Похоже, она испортилась.

Сергей отмел его сомнения.

– Все в порядке, – сказал он. – У нас же холодильник, – и он показал на открытое нараспашку голубое чудо, чье серебристое нутро мерцало в лучах жаркого послеполуденного солнца.

Весь вечер и следующее утро мы бродили по дремучему подлеску в пойме Лосевки. Я то и дело поглядывал на Сергея: не испытывает ли он дискомфорта после того, как съел колбасу, от которой я отказался, но ничего особенного не заметил. Вечером я слышал одинокого рыбного филина, который кричал ниже по течению, у берегов Максимовки, а утром неподалеку от устья Лосевки Сергей вспугнул с дерева еще одного из них. Поэтому на следующий день мы решили свернуть стоянку на Лосевке и переместиться ближе к Максимовке, чтобы сосредоточить усилия на этом участке.

Мы отыскали небольшую прогалину для палаток прямо на берегу, примерно в двух километрах ниже по течению от нашей предыдущей стоянки у разрушенного моста. Следы старых кострищ подсказывали мне, что рыбаки из Максимовки, вероятно, частенько наведывались сюда.

Мы расположились поужинать у палаток, прежде чем отправиться на поиски рыбных филинов, когда совершенно неожиданно на противоположном берегу реки раздался дуэт. Для нас это стало счастливым открытием. Обычно после смерти одной из птиц вторая остается на участке и старается привлечь криками нового партнера, поэтому когда мы обнаружили одинокого филина, то забеспокоились, что другой, скорее всего, погиб. Но, к счастью, они оба были живы и здоровы. Мы не могли преодолеть вброд глубокий, бурный поток, поэтому нечего было и рассчитывать подобраться поближе. Мы сидели и с удовольствием слушали. Вдруг Сергей поднял палец и повернул голову, так что теперь его правое ухо было обращено куда-то к низовьям реки.

– Ты заметил? – прошептал он.

Я ответил, что не слышу ничего, кроме шума реки и уханья филинов на другом берегу.

– Не то. Ниже по течению. Еще один дуэт!

Сергей вскочил на ноги и через мгновенье уже сидел за рулем. Максимовка преграждала нам путь к птицам на противоположном берегу, зато у нас появилась возможность найти филинов ниже по течению.

Фонтаны грязи взметнулись из-под колес, когда мы рванули обратно к лесовозной дороге, а там их сменили клубы пыли и гравий. Через 400 метров Сергей заглушил мотор. Я все еще сомневался в том, действительно ли он слышал крики птиц, но он заверил меня, что на некотором расстоянии от реки и ближе к источнику звука я смогу убедиться сам.

Он оказался прав. Как только смолк дуэт филинов с Лосевки, издалека им ответила еще одна пара птиц. Две пары одновременно! Филины находились у самых рубежей своих территорий и вели перекличку, словно пограничные службы враждующих государств, предостерегая друг друга от вторжения. Сергей завел машину, мы поехали дальше и остановились через полкилометра в том месте, где дорога взбиралась на невысокий холм. Мы подождали, но не услышали ничего, кроме слабых отголосков дуэта с речки. Потом подождали еще немного, но так ничего и не услышали. В нетерпении Сергей разыграл свой главный козырь – крик молодого рыбного филина. Деревья ожили. Птицы сидели в густых кронах у нас над головами. Подобно паре, которую мы встревожили на Текундже в начале нашей поездки, они были вне себя от ярости и метались от дерева к дереву. Их и так уже порядком вывела из себя дуэльная перекличка с соседями, а тут еще какой-то приблудный филин прокрался в их владения. Возмутительное вторжение.

Мы оставались там до самых сумерек, наблюдая, как эти пернатые чудища трепещут над нами, а после отправились обратно вполне довольные тем, что дело приняло такой неожиданный оборот.

Наутро мы вернулись туда, где потревожили филинов накануне вечером, и провели несколько часов у реки в поисках гнезда, но так ничего и не обнаружили. Днем мы накачали надувную лодку Сергея и, преодолев бурный поток, высадились на другом берегу Максимовки, напротив того места, где когда-то стояла деревня Улунга, – как раз там, откуда вчера кричали филины. Судя по карте, остров, с которого доносилось их уханье, имел продолговатую форму и тянулся с запада на восток; с северной и восточной сторон его ограничивало главное русло Максимовки, а с южной и западной – второстепенная протока. Остров был примерно полтора километра длиной и полкилометра шириной. Мы проверили работу раций и разошлись в разные стороны. Сергею предстояло обойти северную половину острова, а к сумеркам устроиться на его западном берегу и ждать, когда закричат филины.

Мне досталась восточная часть острова. Я пошел напрямик через пойму, которая сохранилась в первозданном виде и поражала своей красотой. Стволы тополей, вязов и сосен взмывали ввысь, сливаясь в просторный полог, а их основания прятались в зелени подлеска, среди журчащих ручьев и запруд, где обитали стайки симы, кунджи и ленка. Повсюду видны были признаки присутствия парнокопытных, в особенности диких кабанов. Мне на глаза попадались их помет и следы, а порой и длинные ломкие щетинки, налипшие на смолистых стволах. Я видел косулю, соболя и останки длиннохвостой неясыти, которая, вероятно, стала жертвой хохлатого орла, обитателя гор, чье перо лежало тут же{77}, словно визитная карточка смерти. Горный хохлатый орел – огромная хищная птица, которая проникла в Приморье из Японии еще в 1980-х годах и постепенно обосновалась здесь. Я пошел берегом ручейка к южному краю долины, где, как и ожидал, наткнулся на струящуюся вдоль крутого склона протоку. Начинало смеркаться, поэтому я нашел укромный уголок как раз там, где ручеек впадал в протоку, поудобнее устроился на бревне и стал ждать. В весеннем лесу стоял чудесный вечер: я сидел, вдыхая прохладный, ароматный воздух, и слушал доносившиеся сверху крики большого козодоя, издающего такой звук, будто кто-то энергично рубит огурец. Я почувствовал некое движение в мою сторону вдоль протоки: послышался