Черные ножи 4 - Игорь Александрович Шенгальц

В таком случае можно окончательно забыть о вылазке в Берлин. Никого не выпустят за пределы лагеря, это можно гарантировать.

Но что делать, может, спрятать тело? Вот только где? В подсобке его найдут сразу, лишь кто-то поутру заглянет внутрь. Трюк, что мы проделали с телом Осипова, второй раз не сработает. Да и заметят меня с вышки, как только я приближусь к стене и колючке.

Что остается? Бросить здесь не вариант, выдать за самоубийство не получится.

Я замер на месте, лихорадочно соображая.

А что, если…

Я быстро подошел к двери и выглянул на улицу. Никого, лишь от крематория как раз отъезжал автофургон, а значит, внутри вовсю кипит работа — крематорий работал и днем и ночью.

У меня был лишь один шанс. Я взгромоздил тело «повара» на плечи и, чуть пригнувшись от веса, потащил его к крематорию, молясь всем богам, чтобы не встретить никого по дороге.

Опять повезло, что нечасто случалось в последнее время. Я умудрился дойти до корпуса незамеченным и вошел в дверь, ведущую в «тир». По причине ночного времени, там было пусто.

То, что надо!

Морщась от омерзения, я раздел «повара» догола. Тело было еще теплым, но кровь течь уже перестала, так что я не наследил.

Обшаривать карманы мертвеца было некогда. Охапкой взяв его вещи, я отнес их в соседнюю комнату, где временно хранились вещи других убитых заключенные. Потом Марио или другие складские работники разбирались, что стоит оставить, а что нет. Я разделил предметы и раскидал их на большой куче.

Теперь оставалось последнее действие.

Я вернулся к «повару» и, взяв обломок кирпича, начал бить его прямо в лицо, уродуя до неузнаваемости. Когда физиономия немца превратилась в ужасную маску, я остановился. Теперь вряд ли кто-то его опознает, разве что по татуировкам, если они имеются, и прочим приметам, типа родинок. Но я надеялся, что до этого не дойдет.

Подхватив тело подмышки, я оттащил его в комнату с трупами и положил сверху на другие тела, после чего незаметно вышел из строения, так и оставшись незамеченным.

Теперь ночные работники крематория, явившись за очередными трупами, скорее всего возьмут тех, кто ближе. А значит, есть большой шанс, что я чужими руками уже этой ночью избавлюсь от главной улики в виде мертвеца. Если мне вновь повезет…

Тихо зайдя в барак капо, я прокрался к своему месту и лег на постель. Только теперь у меня начали трястись руки, но то был не запоздалый страх, просто адреналин схлынул, и я начал приходить в себя от стресса.

К собственному удивлению, уснул я практически мгновенно, спал крепко, как младенец, и даже видел приятные сны. Как видно, то, что вопреки ситуации, в которой я оказался, у меня все же получилось хоть что-то, оказалось лучшим лекарством от депрессии. Я прикончил «повара», который, судя по всему, был не простым эсэсовцем, а особым гражданским чином, специально приглашенным в лагерь для какой-то надобности.

А я его убил и рад этому.

Такая вот терапия.

Зотов прав, что-то в последнее время я сильно сдал и расклеился, и сам того не понимал. Но смерть врага быстро вернула меня к реальности.

Одно я знал точно — своих убивать я не стану, и никакие планы генерала не послужат тому причиной. Не потому что боялся возмездия после Победы, просто я не смогу этого сделать физически, лучше сам подохну, вот и все.

И решив этот вопрос для себя окончательно, я улыбнулся во сне и перевернулся на другой бок.

* * *

Пробуждение оказалось весьма неприятным. Меня попросту сдернули с нар на пол и тут же пару раз крепко прошлись сапогами по ребрам.

Я инстинктивно прикрыл голову руками, скорчившись от боли.

— Aufstehen, du Schwein! — заорал громкий голос сверху, но когда я попытался встать, то меня вновь сбили с ног.

(нем.) Встать, ты, свинья!

Я успел лишь заметить, что избивают не одного меня. Всех капо положили на пол, включая оберкапо Шварца, и немецкие солдаты-эсэсовцы методично обрабатывали каждого ногами. Время от времени кого-то поднимали и били прикладами, пока тот вновь не падал вниз, а потом опять пинали сапогами с металлическими набойками.

Так, главное, сохранять спокойствие. Очевидно, что проходит большой шмон, и тут важно не выделяться. Что искали, я не знал, но мог предположить, что потеряли-таки моего «повара». Кажется, изначально я его недооценил, и он был куда более важной фигурой, чем я подумал ночью.

Но не слишком ли рано его хватились? Сейчас четыре утра, а «повара» я прикончил совсем недавно, еще и пары часов не прошло. Странно…

Но, оказалось, что мои ночные приключения тут не при чем.

Эсэсовцы очень профессионально обшаривали барак и когда находили запрещенный предмет на одной из постелей, тут же выясняли, кому он принадлежит.

Под «санкции» подпадало все: холодное оружие, деньги, драгоценности — находили и такое.

Капо вовсе не являлись неприкосновенной лагерной кастой, для немцев они были такими же недочеловеками, как и прочие, и так же подвергались проверкам и чисткам. А били их даже с большим энтузиазмом — никто не любит халдеев и предателей.

Я порадовался, что так вовремя спрятал и пленку, и нож. Меня и спальное место обыскали, но ничего не нашли. Опять счастливая звезда подмигнула мне, который раз за столь короткий срок. Я это ценил, но прекрасно понимал, что удача переменчива.

У кого находили «запретку», тут же били с удвоенной силой, но, как я заметил, особо ничего не изымали. Получается, били так, для профилактики. Чтобы боялись и не забывали свое собачье место. Пока лижете сапоги господ офицеров, самое страшное наказание — пара ударов по ребрам. А потом всеми силами доказывайте, что вы верные псы империи.

Действенная тактика, «кнута» должно быть больше, чем «пряника». Иначе рабы возомнят о себе невесть что и будут подумывать, а чем, собственно, они хуже своих хозяев.

Через четверть часа все кончилось, эсэсовцы ушли, а капо, кряхтя и постанывая, начали поднимать на ноги.

Чувствую, сегодня все они будут не в духе. А значит, примутся вымещать злость на тех, кто находится в еще более проигрышной ситуации — на заключенных.

Ко мне подошел Виндек. По его виску текла кровь, но он этого не замечал. Тоже досталось гаду, я еле сдержался, чтобы не улыбнуться.

— Шведофф, ты приносишь несчастье! —