Флетчер и Славное первое июня - Джон Дрейк

мужским достоинством. Это был добрый поступок, совершенный из сочувствия к чужаку (по крайней мере, так я думал). Но в конечном счете он принес мне больше вреда, чем пользы, ибо подмазал салазки, на которых я скатился прямиком в опасность.

Ибо беседа на этом этапе вечера свернула на торговлю. Эти люди за столом были властителями своего города. Более того, они были представителями великих людей своей страны, тех, кто заседал в Конгрессе и Сенате и вершил судьбы. Но они говорили о торговле. Они говорили о торговле, и о производстве, и о предпринимательстве, и о делах. Это было чудесно. Здесь сидели люди, занимавшие в американском обществе то же место, что знатные лорды, герцоги и графы — в нашем. Но они говорили о торговле, которой ни один британский дворянин не пачкал рук. Более того, некоторые из этих бостонских торговых принцев родились в бедности. Они пробили себе дорогу собственным трудом, и никто не ставил им это в укор! Вы понимаете, что это значило для такого человека, как я? Для человека, рожденного в бедности и сиротстве, чьим главным интересом в жизни была… торговля?

Какие-то могучие, странные и противоречивые мысли бродили у меня в голове, когда я заметил, что слева от меня завязался увлекательнейший разговор. Иезекия Купер и другой купец, по имени Блэр, со смехом пытались произвести какие-то расчеты прямо на столе, обмакивая кончики пальцев в вино. Еще один или двое перегнулись через стол, следя за их действиями. Все они были уже немного навеселе, иначе, несомненно, справились бы с расчетами сами. Я немного послушал, а потом вставил свои пять копеек.

— Нет, нет! — говорил Блэр. — Мой сын должен был отправиться в Кантон в качестве суперкарго, и он должен был продать меха, которые они взяли на северо-западном побережье.

— А, — сказал Иезекия, — но как бы он разобрался с китайцами? Они предлагают смесь монет из дюжины стран. Мойдоры, талеры, испанские доллары и английские соверены. Вы или я могли бы вести счет, но он — нет.

— Да, конечно, — заплетающимся языком ответил Блэр, пытаясь рисовать на полированной столешнице. — Именно это я и имею в виду. Я знал, что мальчишка не сможет считать в разных валютах, поэтому я сказал ему вот что, — и он торжественно постучал по столу для пущей важности. — Я велел ему взвесить золото и дал ему для этого весы и все необходимое. Он должен был привезти золота на сумму четыре тысячи долларов Соединенных Штатов. Это восемнадцать фунтов и девять унций, сэр!

— Конечно, — сказал Иезекия, — проще просто взвесить монеты. Таким образом, нет нужды…

— Но! — перебил Блэр. — Вчера мой сын возвращается домой. И я рад его видеть, после почти двух лет отсутствия, но что он мне говорит? Негодяй говорит, что у него украли гири и весы, и ему пришлось одолжить их у капитана корабля.

— Одолжить что? — спросил Иезекия, теряя нить рассказа.

— Гири и весы, сэр! — нетерпеливо ответил Блэр. — Гири и весы. Вы понимаете?

— Нет, сэр, — сказал Иезекия, — не понимаю.

— Тьфу! — воскликнул Блэр, раздосадованный его медлительностью. — Я дал этому бездельнику ювелирные весы, чтобы измерить золото. Ювелирные! А он использовал какие-то проклятые обычные весы с эвердьюпойсной мерой. Он продал меха за семнадцать фунтов восемь унций эвердьюпойс.

— А! — сказал Иезекия, наконец поняв, и весь стол рассмеялся, когда он подытожил затруднительное положение Блэра. — Так вы не знаете, получили вы прибыль или убыток?

— Нет, сэр, не знаю! — ответил Блэр, сверкая глазами на улыбающиеся лица. — Не узнаю, пока завтра не доберусь до своей конторы и не заставлю клерков все подсчитать.

И тут я вмешался. Как вы хорошо знаете, подобные дела для меня — хлеб насущный, и я очень горжусь тем, что так хорошо в них разбираюсь. Поэтому я был более чем готов влезть и показать этим янки, на что я способен.

— Нет нужды ждать до утра, сэр, — сказал я. — Дело не кажется таким уж сложным.

— В самом деле, сэр? — спросил Иезекия, и все посмотрели на меня, ожидая, что я сделаю дальше. Раздались несколько снисходительных улыбок и бормотание со стороны Купера и его ближайших приятелей. Но мне было на это совершенно наплевать. Я собирался выступить на своей территории.

— Именно так, — сказал я. — Сын мистера Блэра продал свои меха за семнадцать с половиной фунтов золота эвердьюпойсной меры, а мистеру Блэру для прибыли нужно четыре тысячи долларов США. Это верно, сэр? — спросил я у Блэра.

— Да, мистер Флетчер, — ответил Блэр.

— Что ж, сэр, — сказал я, опираясь на годы опыта работы клерком в конторе, — для начала давайте разграничим ювелирный вес, то есть тройский, и эвердьюпойс. Один тройский фунт содержит пять тысяч семьсот шестьдесят гранов, в то время как один фунт эвердьюпойс содержит семь тысяч гранов… как всем известно, — сказал я, оглядываясь. Улыбки исчезли, и бормотание прекратилось. Иезекия рассмеялся. Остальные смотрели с новым уважением. «Так-то лучше, салага!» — подумал я про себя и продолжил: — Теперь, я полагаю, мистер Блэр, ваш расчет, что четыре тысячи долларов равны восемнадцати фунтам и девяти унциям, основывается на Акте Конгресса от третьего апреля тысяча семьсот девяносто второго года, устанавливающем, что один доллар должен содержать двадцать семь гранов чистого золота. (Вы помните, я прочел это в сборнике брошюр в библиотеке Купера, и у меня нет ни малейших проблем с запоминанием фактов такого рода.) — Это, а также тот факт, что вы, естественно, стремились измерить свое золото в тройском весе, который делит фунт на двенадцать унций.

— А! Хм! — произнес Блэр, и в комнате воцарилась такая тишина, что до конца моей маленькой лекции можно было бы услышать, как падает булавка.

— Итак, — сказал я и подсчитал остальное в уме, что для меня детская забава, — предположим, у вас есть семнадцать фунтов и восемь унций золота, эвердьюпойс. При семи тысячах гранов на фунт это дает вам сто двадцать две тысячи пятьсот гранов золота. А это, по курсу двадцать семь гранов за доллар, дает вам четыре тысячи пятьсот тридцать семь долларов и четыре цента… приблизительно, мистер Блэр.

Иезекия и некоторые другие рассмеялись, но Блэр все еще выглядел растерянным, пытаясь уследить за мыслью.