Царь и Бог. Петр Великий и его утопия - Яков Аркадьевич Гордин

Вообще весь этот довольно подробный пассаж относительно отношений Шарлотты с русской августейшей семьей полон намеренных искажений. Причем антигерой – неизменно Алексей, а Петр и Екатерина оказываются благодетелями. Известные историкам факты существенно корректируют эту точку зрения.

Но в мемуарах Брюса есть фрагменты, относящиеся к личности и поступкам царевича, которые не имеют и этой тени правдоподобия, и по своей злонамеренной тенденциозности они выдают ту задачу, которую решает мемуарист. Он фактически иллюстрирует утверждение рокового письма: «…какова злаго нрава и упрямаго ты исполнен!»

Если верить Брюсу, то получается, что царевич постоянно и демонстративно оскорблял своего отца, испытывая его терпение.

Главка «Неуважение царевича к царю»: «Бросалось в глаза, что царевич никогда не появлялся ни в каких общественных собраниях, когда у его величества бывали все высокопоставленные особы по таким случаям, как дни рождения, празднования побед, спуск кораблей и т. д.»

Но мы убедимся, что Алексей постоянно принимал участие в подобных празднествах и не только присутствовал при спуске кораблей, но и плавал на них вместе с Петром и Екатериной. И Брюс не мог этого не знать.

Главка «Царь возмущен неуважением царевича»: «Царевич был подвергнут этому унижению (стоянию под ружьем. – Я. Г.) за пренебрежение своими обязанностями – он не встретил отца при его триумфальном входе и не поздравил с благополучным прибытием. Безусловно, морская победа обрадовала царя больше, чем какая-либо другая, и потому такое невнимание было воспринято им хуже, нежели что-либо иное из случившегося».

Весь этот текст – классический пример не просто тенденциозного искажения реальной ситуации, но откровенной выдумки.

Речь идет о торжествах по случаю победы при Гангуте, которой Петр действительно придавал огромное значение.

Но сражение это произошло в августе 1714 года, когда Алексей был в Карлсбаде, и Брюс сам об этом писал в другом месте. И естественно, царевич не мог принять участия в торжествах, «пренебрегая своими обязанностями».

Известие о Гангутской победе дошло до Карлсбада в конце августа, а 2 сентября Алексей отправляет отцу восторженное поздравление.

В свое время мы увидим это письмо.

Удивительно, но, когда речь заходит об Алексее, Брюс не утруждает себя элементарной последовательностью. Одни компрометирующие царевича вымыслы противоречат другим.

Так, он предлагает нам два взаимоисключающих варианта женитьбы Алексея.

«Все это дурное обращение по отношению к столь доброй принцессе было тем более странным, если учесть, что царевич женился на ней по собственному свободному выбору. Для пополнения образования царь послал его путешествовать и посоветовал выбрать за границей себе в жены принцессу. Путешествуя, он познакомился с принцессой Вольфенбюттельской, стал ухаживать за нею и написал отцу, прося его согласия, которое было тотчас дано».

Как мы знаем, эта история ни в малейшей степени не соответствует реальности и сочинена для того, чтобы оттенить безобразное поведение Алексея, который и в самом деле не любил навязанную ему жену, но отнюдь не позволял себе тех безобразий, что приписывают ему Брюс и автор записки из прусского Тайного архива.

Однако несколько позже Брюс предлагает читателю совершенно иную версию: «Царю этот союз был безразличен. Царевич полностью отдавался низменным, чувственным удовольствиям в дурной порочной компании. В то время у него не было никакого желания жениться и вообще никаких намерений, кроме стремления избежать угрожающей ему опасности потерять право наследования короны».

Мы знаем, что в период, предшествовавший женитьбе, Алексей отнюдь не «отдавался низменным, чувственным удовольствиям в дурной компании», а организовывал снабжение армии и формирование пополнений. А непосредственно перед заключением брака, как мы узнаем, занимался в Кракове интенсивным самообразованием в компании европейски образованных менторов.

И ни о какой опасности «потерять право наследования короны» речи еще не было…

То есть мы имеем дело с откровенной и небрежной, но целенаправленной ложью.

Можно только гадать, что заставляло шотландского эсквайра с такой страстью и настойчивостью клеветать на русского царевича. Вряд ли это было прямое задание. Мемуары сочинялись уже в Европе, после смерти Петра. Это была тенденция – убийство законного наследника престола необходимо было объяснить и оправдать.

Я уделил столько места «свидетельствам» бравого шотландца, потому что, наряду с запиской из прусского Тайного архива, это идеальный образец энергичной и беззастенчивой дезинформации для Европы о реальном характере и стиле поведения царевича. Дезинформации, истоки которой прослеживаются в роковом «Объявлении» 11 октября 1715 года и которая призвана была оправдать расправу с неугодным наследником, показать, что он сделал все, для того чтобы оскорбленный отец принял радикальные меры.

2

Царь Петр, своим «Объявлением» заложивший начало дискредитации наследника и в значительной степени своей цели достигший, не предполагал, что кто-либо со временем поставит под сомнение яростно очерченный им образ «непотребного сына».

Первые и весьма серьезные сомнения появились только сто тридцать с лишним лет спустя.

В 1849 году профессор истории знаменитого Ришельевского лицея в Одессе Николай Никифорович Мурзакевич опубликовал отдельным изданием «Письма Царевича Алексея Петровича, к его родителю Государю Петру Великому, Государыне Екатерине Алексеевне и кабинет-секретарю Макареву 〈…〉. Изданы с подлинников, хранящихся в библиотеке Князя Михаила Семеновича Воронцова». (Возможно, Пушкин тридцатых годов смягчил бы свое отношение к Михаилу Семеновичу, если бы узнал, какой драгоценный источник отыскал и сохранил этот «придворный хам и мелкий эгоист».)

Профессор Мурзакевич, догадывавшийся, какую революцию в русской историографии он производит, писал в предисловии после беглого обозрения сочинений, в которых упоминался царевич:

Во всех сих книгах, жизнь Царевича Алексея Петровича излагалась кратко, и при том в печальный ее период. Какова же была предшествовавшая этой плачевной эпохе жизнь порфирородного юноши, о том большинство ничего не сказало. Только один трудолюбивый Голиков в «Деяниях Петра Великого» и в дополнениях к «Деяниям» упомянул о некоторых обстоятельствах домашней и государственной жизни Царевича; затем, все остальное пребыло для отечественной истории неизвестным. (Эта тенденция сохраняется по сей день. В биографии Алексея, написанной Н. И. Павленко и изданной в серии «ЖЗЛ», периоду до 1715 года посвящено менее шестидесяти страниц из без малого трехсот. То есть более двухсот страниц отданы последним трем годам жизни царевича. – Я. Г.)

Ныне эта неизвестность, по прошествии ста тридцати трех лет, исчезает, будучи озарена неоспоримыми показаниями, – каковы: собственноручные письма, которые Царевич Алексей Петрович писал к своему родителю, к Государыне Екатерине I и к кабинет-секретарю Государеву, и несколькими письмами, написанными Его Высочеству от разных лиц. Письма сии, объемля десятилетнюю деятельность Царевича, излагают в подробности домашние дела и государственные занятия Царевичевы, как то: