Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

— Дела мне нет, как там ее зовут теперь, отвечай, грамотна она?

— Грамотна, господин… Кажется. Да еще у нее и люди есть, которые грамотны, — мямлил трактирщик. Видно, про Рутт он совсем говорить не хотел.

— Чего ты, — говорил Сыч, — никак боишься бабу эту?

— Господа добрые, я и Вильму-то побаивался, а уж про госпожу Рутт и вовсе говорить не хочу.

— Боишься, подлец, — смеялся Фриц Ламме.

— Я бы на вашем месте тоже опасался, — чуть ли не плакал Руммер.

— Никогда ты не будешь на нашем месте, — заверил его Волков. — Говори, чего бояться, если решишь с Рябой Рутт связаться.

— Всего, господин, — трактирщик явно не хотел обсуждать ее. — Не невольте меня, добрые господа.

— Говори, дурак, на дыбе все одно скажешь, — заверил его Сыч.

Но трактирщик в ответ только жалостливые гримасы корчил и молчал. Волков повернулся к сержанту. Тот стоял и рассматривал что-то в темном углу, и взгляд его был такой отрешенный, словно все, что тут происходит, его вовсе не касается.

«Ишь ты, и этот боится Рутт, — подумал кавалер. — Что ж это за баба такая». Но Волков хотел знать, с чем он может столкнуться, и поэтому спросил у Гарденберга:

— Сержант, ну а ты что о Рябой Рутт думаешь?

Тот скривился и поглядел на свои пальцы, словно кто-то иглой ткнул в его руку. Так и разглядывал ее. Но кавалер ждал ответа:

— Оглох, сержант?

Сержант наконец собрался и произнес серьезно:

— Я ничего недоброго о госпоже Рутт сказать не могу, это достойная женщина. — Затем пояснил: — Да и неведомо мне о ней ничего. А что раньше было… Так я того и не помню.

Волков устал, сидел, смотрел на сержанта и понимал, что тот врет, думал разбить ему морду, но силы кончились. Две ночи спал мало, ел кое-как, откуда им взяться? Поэтому вздохнул только и, опираясь на руку Сыча, встал и сказал, кивнув на трактирщика:

— Этого в камеру, завтра продолжим.

А сержант вдруг поспешил за Волковым и на лестнице, догнав его, пока никого вокруг не было, заговорил тихо:

— Господин кавалер, вы уж не серчайте на меня, я по взгляду вашему видал, что осерчали, но вы съедете с города, а мне тут жить дальше, а с Рутт не забалуешь, сживет со свету в мгновение ока.

— И как сживет?

— Да разве мало способов? — шептал сержант. — Много, господин, много. Уж и не знаю, какой захочет употребить.

— Ну, к примеру, захочет меня сжить со свету. Людей лихих наймет?

— Нет, вас не отважится резать. Вас отравят, они ж все отравительницы. У каждой склянка с зельем завсегда под юбкой. Все отравительницы, все… А Рутт главная среди них, она первая стала купцов спаивать зельем до беспамятства, когда я еще только на службу подался.

Тут на лестнице появился Сыч, и сержант сразу же смолк.

Волков вышел на улицу, а там солнце, тепло было, весна надвигалась уже по-настоящему. День к концу катился, а улица забита возами и телегами так, что разъехаться на перекрестке не могли. Вдоль улицы бабы в чистых передниках выходили из свежевыбеленных, аккуратных домиков, выставляли на табуретках хлеба, колбасы, кренделя с солью и домашнее пиво. Недалеко от здания тюрьмы башмачник вынес целую доску с добротными башмаками. Дети бегали, ругались и скандалили, все были в хорошей одежде, но уже перепачканной в дорожной грязи. А бабы, расставив снедь на продажу, брали метлы и мели от своих домов сор на большую дорогу, под колеса бесконечных телег. Хороший город Хоккенхайм, богатый и трудолюбивый. Только вот захотелось Волкову отсюда уехать побыстрее. Больно уж странные дела тут творились. Не хотелось ему сгинуть тут, как купчишке какому.

Пришел Сыч, встал рядом, стоял, молчал, но недолго:

— Ну, экселенц, что делать будем? Думаю, Вильму и Ганса мы уже не увидим.

Волков понял, что это только начало разговора, хитрый Фриц Ламме заходил издалека. Кавалер смотрел на помощника, чуть улыбаясь и уже зная, куда будет гнуть Сыч. А тот, увидав усмешку на лице кавалера, замолчал, вздохнул обреченно.

— Что, тебе тоже страшно с Рябой Рутт связываться? — все еще улыбаясь, спросил Волков.

— Так вы ж сами видели их морды, когда они об этой бабе говорили — даже сержант, и тот ее боится до смерти. Все ее боятся. Кроме вас, видно…

Волков стал серьезен и даже строг и говорил при этом холодно:

— Мы не они, нам бояться не положено.

Фриц Ламме опять вздохнул, почесал щетину на горле.

— Ну, не положено — значит, не положено. — Он помолчал, раздумывая, и заговорил снова: — Ну, раз Рябой Рутт будем любопытствовать, нам придется самим для вас готовить, а то ведь неохота смотреть, как вы корчитесь от отравы. Слыхали, эти все говорили, что она с зельями знается. Теперь пусть Ёган опять вам стряпает. Вам не позавидуешь, готовщик он никакой.

Вот тут, впрочем, как и всегда, Сыч был прав. Волков об этом даже и не подумал. Он кивнул согласно.

— Да, сами на базар ходить будем, еду вам покупать. И девку эту приблудную, эту Эльзу Фукс, в покои тоже лучше не допускать. Мало ли, передадут ей дрянь какую-нибудь, намажет стакан ваш.

И тут Фриц Ламме оказался прав. И он продолжил:

— И броню под одеждой носить, и об оружии быть все время. И кого-то нужно в покоях оставлять, когда уходить станем.

И опять он был прав. Всегда он прав.

— Пойдем-ка, поедим доброй еды, пока Ёган готовить не начал, — сказал кавалер.

— Это да, уж поешьте. А потом только стряпня Ёгана или вон у баб на улице покупать придется.

Тут раздался звон в небе. Пошел, полетел над городом, красивый и певучий. Раньше кавалер думал, что это церковь к вечерне зовет, но тут Сыч ему пояснил:

— Ишь как звенят часы-то на ратуше. Чудное дело — часы.

Волков и сам так считал, но он уже настроился на ужин. Бой часов он мог послушать и в седле, едучи в свой дорогой постоялый двор, где в последний раз собирался заказать хороший ужин.

⠀⠀

⠀⠀

⠀⠀

Глава 19

⠀⠀