Смертельная миссия в Хайларе - Галина Алексеевна Беломестнова

ложился на отяжелевшие от росы кусты. Отряду предстояло добраться до заимки младшего урядника отряда Асано Белокрылова Ивана Тимофеевича – агента Смерш, завербованного Мамаевым еще в сорок третьем году.

В августовский разгар сенокосной поры Белокрылов с женой и двумя работниками-китайцами жил на заимке, построенной рядом с Аргунью, которую в Маньчжурии называли Хайлархэ. Зимовье стояло возле обрывающейся в низину сопки, у ее подножия бил студеный и чистый родник. Усадьба была большая. Иван Тимофеевич пристроил к избе просторные сени, под одной с ними крышей имелся сарай для хранения рабочего инвентаря, дальше шли сенник, стайки для скотины и конюшня. На берегу реки стояла банька.

* * *

Расположившись в пределах видимости, отряд с полчаса наблюдал, есть ли на заимке посторонние. Вокруг все было спокойно. Хозяйка, пышногрудая и крутобедрая женщина в светлом ситцевом платье, в белом, повязанном над самыми бровями платке, стирала в корыте белье. Возле сарая высокий, могучего телосложения мужчина с лицом, заросшим русой курчавой бородой, колол дрова.

– Вы тут побудьте, а я в гости схожу, – сказал Мамаев, вставая с примятой травы.

Насвистывая вальс «На сопках Маньчжурии», он подошел к плетню и громко поприветствовал:

– Доброго утречка, хозяева!

Белокрылов воткнул топор в чурку и направился к гостю.

– Доброго утра, Семен Дмитриевич! Давненько к нам не заглядывали. Заходите, – распахнув калитку, пригласил он.

– Да я не один, Иван Тимофеевич. Друзья со мной пришли.

– Так и их зовите. Дом просторный, места всем хватит. Дарья, ставь самовар, гости у нас! – крикнул он жене, прислушивающейся к разговору мужчин.

Хозяйка сполоснула руки у прибитого к столбу рукомойника и скрылась в сенях.

– Как у вас тут? – спросил негромко Мамаев, глядя ей вслед.

– Спокойно, посторонние не наведываются, да и покос начался, людям не до гостей. Работников я на два дня в город спровадил. Вещи ваши поздно вечером привезли, никто не видел. За Дарью не беспокойся, она слова лишнего никому не скажет.

– День побудем у тебя, а к вечеру увезешь нас до постоялого двора, там переночуем и утром тронемся в Хайлар. Перед этим улучи время, расскажи жене, что мы занимаемся контрабандой. Скажешь, что уговорили тебя за хорошие деньги вещи спрятать, сегодня за ними пришли. Потом похвалишься перед Дарьей, сколько денег за сутки заработал. И накажешь, чтобы о гостях помалкивала, мол, японцы за нарушение закона обоих порешат. Береженого Бог бережет, Иван. Ей лишнего знать ни к чему.

– Сделаю, как скажешь. Зови своих, пусть выходят, – сказал Белокрылов, глядя в сторону поросшего кустами распадка.

Семен негромко свистнул и махнул рукой, приглашая спутников. На ведущей к дому тропинке показались Краснов, Черных и Комогорцев.

* * *

Гости поплескались у рукомойника и гуськом потянулись в избу. Яркое солнце заливало чистую, с белеными стенами избу. Помня лекции Клетного, мужчины стянули с себя картузы и, не проходя в комнату, перекрестились на образа в красном углу, поклонившись, хором произнесли:

– Мир дому сему.

Мамаев усмехнулся про себя, заметив, как заалели щеки комсомольца Комогорцева, старательно кланявшегося на божницу. Хозяйка, сновавшая с чашками от загороженного цветастой ситцевой занавеской запечного угла к большому, покрытому клеенкой столу, покосилась на гостей и, заметив, как чинно они вошли в дом, расправила черные нахмуренные брови. Семен знал, что казачки в этих местах строго блюли все христианские обычаи.

Иван Трофимович прошел в красный угол, сел во главу стола. Дарья, смахнув полотенцем невидимую крошку, пригласила:

– Проходите, гости дорогие, отведайте, что Бог послал.

Гости расселись на придвинутые лавки и оценили гостеприимство хозяйки. В какой момент она исхитрилась, но на столе исходила паром молодая, только что сваренная картошечка, шипела на сковороде желтоглазая яичница, в чашках лежали малосольные огурчики и посыпанные зеленью кружочки красных помидоров. К этому великолепию добавлялось нарезанное пластами отварное мясо, розовое сало и начесноченная домашняя колбаса. Хозяин взял стоявшую в центре стола запотевшую, только что из погреба бутыль с самогоном и налил всем в граненые стаканы.

– С прибытием вас, – произнес он и, чокнувшись с гостями, не торопясь выпил.

Егор тоже опорожнил свой стакан, понюхал пышный пористый хлеб с хрустящей ароматной корочкой и с тоской оглядел стол. Даже в спецшколе он не наедался досыта и есть хотел всегда, а сейчас почему-то кусок в рот не лез и к сердцу подкатывала злость. Он вспомнил ребят-одноклассников, которые после смены засыпали в цеху у станков, потому что с голодухи не было сил добраться до дома.

– Вы почему не кушаете? – спросила встревоженно Дарья.

Он взглянул в ее чистые синие глаза, и ему стало неловко, злиться на эту женщину было не за что. Она была не виновата, что жила нормальной жизнью в этом мирном краю, не думая о страшной войне, что гремела на другом конце земли. Больше того, ее муж рисковал всем, помогая таким, как он, и страшно было представить, что с ними станет, узнай японцы об их связи с советской контрразведкой.

– Что-то еще не проголодался, – смущенно произнес Егор. – А хлеб у вас вкусный, такой, как моя мама до войны пекла, – сказал и закашлялся, войны на этом берегу Аргуни не было.

– Может, вам молочка принести? – участливо спросила Дарья.

– Холодного, если есть, – вытерев ладонью выступившие слезы, глухо попросил Егор.

– Конечно, есть! Мы ж десять дойных коровок держим, а молоко Иван Трофимович в городе на молочный завод сдает, – сказала хозяйка, вставая из-за стола.

После завтрака хозяин предложил гостям отдохнуть с дороги. Дарья постелила Черных в зимовье на лавке, прикрыв окна от палящего солнца ставнями, прихватила таз с бельем и ушла на речку, Краснов и Комогорцев забрались на сеновал, где на мягком душистом сене лежало домотканое рядно и подушки.

Когда остались вдвоем, Краснов уставился в глаза Егора и прошипел со злостью:

– Еще раз так оговоришься, всех сдашь. Холодненького молочка он захотел!

– Да понял я, товарищ лейтенант! Не повторится больше, – с досадой ответил Егор.

Мамаев и Белокрылов устроились в тени на завалинке.

– Может, моего табачку покуришь? – вынув из кармана штанов кисет и трубку, спросил Иван Трофимович.

– Так у меня трубки нет, – усмехнувшись, ответил Семен.

– А ты думаешь, я не помню, что ты папироски смолишь? Возьми, из корня березы вырезал, видишь, пригодилась. – Он протянул Семену трубку.

– Спасибо, брат! – растроганно сказал Мамаев, разглядывая отполированную мордочку чертика с рожками и красными глазками из сердолика.

Они набили трубки табаком, закурили, горький дымок сизыми струйками завился над их головами, отгоняя мошкару.

– Я читал твое донесение о том, что после появления на реке Дербул японцев с канистрами в