Пыль. История современного мира в триллионе пылинок - Джей Оуэнс

за бизнесмена Джорджа Фредерика. Она бросила преподавание и погрузилась в семейную жизнь с четырьмя маленькими детьми. Кристин каждый день с огромным трудом пыталась все успеть: надо и постирать, и навести порядок, и приготовить… «Это был постоянный [внутренний] конфликт: с одной стороны, надо выполнить все домашние работы, с другой – уделить достаточно времени детям», – писала позже она. И винила себя: «Похоже, я не способна решать домашние проблемы»[315].

Тем временем ее супруг возвращался домой с работы вдохновленным разговорами о «научном менеджменте» и новых идеях «эффективности», пропагандируемых Фредериком Тейлором и другими. Кристин слушала, несмотря на усталость, и понимала, что цель мужа и друзей – «свести работу к такой системе, чтобы магазином, офисом или любым бизнесом можно было управлять с меньшими усилиями, меньшими отходами и даже меньшими затратами». Девушка задумалась: а вдруг то же самое можно сделать с ее работой по дому? Да, это непросто, поскольку задачи домохозяек куда разнообразнее задач, которые стоят перед рабочими фабричных производственных линий. Тем не менее энергичная миссис Фредерик создала дома лабораторию, чтобы проводить эксперименты над собственным домашним трудом. На каждом этапе она все рационализировала и упрощала, планировала и стандартизировала. Прежде всего она развивала образ мышления, заточенный на эффективность. Как идеально расположить раковину, плиту и холодильник, чтобы минимизировать движения? Какова оптимальная последовательность жестов при мытье посуды? Высота наших кухонных столешниц – 90 сантиметров (идите измерьте), потому что так велела Кристин Фредерик 100 лет назад. Она верила: если подходить к домашним проблемам аналитически, они «становятся объектами острого умственного интереса – ровно так же, как и задачи делового и промышленного мира, которые мужчины решают с энтузиазмом и результатами»[316].

В этом случае работа по дому перестает быть «утомительной или унизительной» – и не в последнюю очередь потому, что Кристин Фредерик теперь была не домохозяйкой, а «инженером по эффективности домашнего хозяйства». Впоследствии она стала вести немаленький бизнес: продавала заочные курсы и продвигала продукты для брендов под видом «обучения потребителей». За 90 с лишним лет до изобретения Интернета и соцсетей эта предприимчивая дама задала образ современного инфлюенсера[317]. Но главная причина, по которой я включила ее в эту историю, заключается в том, что Кристин с ее тягой к исследованиям, количественным оценкам, рациональности, оптимизации и контролю – это такое же олицетворение высокого модернизма XX века, как и любой архитектор.

Руководства и журнальные статьи, созданные Фредерик и такими же женщинами, как она, написаны строго техно-бюрократическим языком и называются, например, Household Engineering: Scientific Management in the Home («Бытовая инженерия: научный менеджмент в доме») и Running the Home Like a Factory («Управление домом как фабрикой»). Прогресс, как казалось, требовал превращения домашней обстановки из чего-то мягкого и удобного в нечто твердое, что в идеале можно протереть начисто. В подходе Фредерик почти нет места сантиментам – он состоит из рационального использования времени, строгого планирования, твердой «самодисциплины и контроля над волей»[318]. Дэвид Харви отмечает: еще до того, как архитектор Ле Корбюзье заявил, что «дом – это машина для жизни», такие женщины, как Кристин, представляли себе дом «не более чем фабрикой по производству счастья»; местом, которое должно быть «соответствующим образом оборудовано техникой»[319].

Повседневная жизнь менялась на глазах у людей с поистине ошеломляющей скоростью. В начале XX века в Европе и Америке все держалось на древесине, угле и тяжелом физическом труде. Только у трети американских домохозяйств была водопроводная вода, лишь у каждого пятого – туалет со смывом. А затем все преобразилось за пару десятилетий. В 1934 году американская писательница Эдит Уортон писала в автобиографии: «Я родилась в мире, где телефонов, двигателей, электрического освещения, центрального отопления (за исключением печей с циркуляцией горячего воздуха), рентгеновских лучей, кинотеатров, самолетов и беспроводного телеграфа не было не только в реальности, но и по большей части даже в проектах». Когда же она писала мемуары, эти поразительные новинки уже стали обыденными явлениями [320].

По идее, все эти технологии должны делать мир лучше, однако их влияние на жизнь женщин часто было негативным. Технологии не только не освободили женщин от домашнего труда, но и добавили им работы. Чем светлее помещения, тем заметнее пыль и грязь, поэтому женщинам пришлось тщательнее и чаще заниматься уборкой. Одежда раньше считалась грязной, когда на ней появлялись пятна, – теперь же вещи надо было стирать чуть ли не каждый день. Мыть детей – тоже. Более того, представительницы среднего класса обнаружили (и это их, конечно, беспокоило), что все эти задачи они отныне вынуждены выполнять самостоятельно. В 1927 году романист Джон Бойнтон Пристли заявил, что работа по дому в эпоху машин «устарела, как лошадь». Молодые женщины из рабочего класса отказывались от изнурительной работы горничными и устраивались в магазины и конторы [321]. Взяв в руки пылесос, женщины из среднего класса рисковали своего рода спуском по социальной лестнице, поскольку обретали новые обязанности, связанные с ручным трудом.

Разумеется, технологии сами по себе не изменили отношение общества к чистоте и грязи – иной образ жизни нужно было пропагандировать. Именно этим дружно занялись чиновники из сферы здравоохранения, производители бытовой техники и ученые. Историк Нэнси Тоумз рассказывает, что современная модель коммуникации в области общественного здравоохранения была разработана во времена «крестового похода против туберкулеза» в начале XX века. «Открыто и с большим энтузиазмом используя новую рекламную культуру, работники противотуберкулезной службы выпускали плакаты, лозунги и прочие формы пропаганды, чтобы “продавать” свои идеи защиты от вездесущей туберкулезной бациллы», – такой подход «с поразительно незначительными модификациями продолжают применять до сих пор»[322]. (И это правда: гуляя по Северному Лондону во времена пандемии коронавируса, я некоторое время не видела никакой рекламы, кроме правительственных билбордов, повторяющих мантру «РУКИ. ЛИЦО. ДИСТАНЦИЯ».) Тогда, как и сейчас, коммерческая реклама служила для закрепления этих уроков: она задавала не только новые потребительские привычки, но и новые социальные нормы, новые способы жить в этом мире.

Призывы покупать новые современные продукты и технологии опирались на науку – ну или на то, что за нее выдавалось. Корпорация Standard Oil, к примеру, ссылалась на псевдонаучный трактат Праддена, чтобы убедить в необходимости лака для полов [323]. Что же касается тактики продаж компании Hoover, выпускающей пылесосы, то ее в книге 1997 года Biting the Dust («Глотая пыль») разбирала Маргарет Хорсфилд. В одной из реклам Hoover был представлен «Анализ грязи на ковре» – сильно увеличенная диаграмма экосистемы ковра, где содержится не менее пяти разных типов грязи