Великая охота на ведьм. Долгое Средневековье для одного «преступления» - Людовик Виалле

В целом, однако, получалось, что большинство жертв принадлежали к миру крестьян: в XVII веке ведьма не приравнивалась к одержимой монахине: какими бы громкими ни были некоторые дела об одержимости в монастырях, ведьма прежде всего – сельская жительница. В конце XVI столетия и в первой половине XVII-го века, около 60 % приговоренных по делу о ведовстве и подавших апелляцию в Парижский парламент были связаны с земледелием – мужчин немного больше, чем женщин, возможно, по причине более легкого доступа к судебной процедуре. Как показал Георг Модестин, гонения, происходившие в лозаннском княжестве-епископстве вокруг Фрибура в 1440–1460 годах, не могут быть отделены от политики приобретений, совершаемых городом для расширения собственной территории (поиск колдунов и ведьм особенно активно происходил там, где поползновения города встречали препятствия), и защитной реакции князя-епископа перед лицом этой экспансии. Как подчеркивает Уильям Монтер, на территориях, подчиненных власти Женевы, более половины процессов, состоявшихся в 1573–1662 годах, осудили колдунов, проживавших в деревнях, население которых составляло менее одной седьмой от населения Республики. Примеры, свидетельствующие о бо́льшей уязвимости сельского населения, особенно проживающего в горах, по сравнению с городскими элитами, можно приводить и далее.

Гонения сильно затронули лесные районы, что, бесспорно, свидетельствует о том, что динамика преследования ведьм зачастую обусловлена отношениями центр – периферия, то есть желанию подчинить территории, отдаленные от центральной власти.

Центр и периферия

Скорее всего, основными территориями, где проходило большинство процессов по делу о ведовстве, следует считать германский мир и земли Франции и современной Швейцарии, во всяком случае, по оценке Брайана П. Левака, на них приходится три четверти всех процессов. В течение интересующего нас периода там проживала почти половина европейского населения, что позволяет провести более подробный анализ и не противоречит основному положению: на обширном пространстве, раскинувшемся от Атлантики до центральной Европы, наиболее активные преследования пришлись grosso modo (главным образом) на период с середины XV и до конца XVI века, затем сместились к востоку и двинулись по территории германской Империи. В Кёльне, Майнце и Трире, трех княжествах-архиепископствах (курфюршествах, так как их правители принимали участие в выборе императора), гонения, обострившиеся в основном к концу XVI века, унесли около 2000 жертв в двух первых и примерно тысячу в третьем, то есть всего немногим более числа процессов (около 4000) в протестантском герцогстве Мекленбург, на северо-востоке Германии. Если согласовать с минимальной цифрой в 60 000 жертв охоты в Европе, на Империю, без сомнения, приходится около половины; недавние оценки, основанные на результатах анализа материалов 110 000 процессов, только в Швейцарии насчитывают 10 000 жертв.

Священная Римская империя германской нации не обладала реальным политическим единством, она состояла из множества субъектов (княжества, герцогств и свободных городов), теоретически объединенных в юридическом плане посредством применения Constitutio criminalis Carolina[65] от 1532 года. Принятый императором Карлом V в 1532 году уголовный кодекс, именуемый в обиходе «Каролиной», явился первым имперским уложением, созданным с целью унифицировать уголовное судопроизводство на территории Империи, хотя, принимая во внимание социально-политические реалии, сохранял уголовное законодательство каждой территории. Особым образом в нем упоминается преступление ведовства. В Швейцарии конфедерация кантонов, не зависящих от Империи de facto с 1499 года, а официально после Тридцатилетней войны и Вестфальских договоренностей 1648 года, например, откровенно пренебрегала «Каролиной»: прежде чем подвергать обвиняемого допросу, имперский кодекс предписывал отправить дело на рассмотрение на факультет права или высшим властям, но такое предписание соблюдалось редко и, бесспорно, шло не на пользу обвиняемым.

Фрагментарный и децентрализованный характер работы Высшего суда (судившего уголовные преступления и выносившего смертные приговоры)[66] в Империи во многом объясняет завышенное число процессов. Близость компетентного суда обостряла репрессии; как показывают данные по Швейцарии, разница между кантоном Во (около 1700 смертных приговоров в промежутке между 1580 и 1655 годом), и кантоном Гризон (Граубюнден) (за то же время почти 1000 процессов), регионами, наиболее затронутыми гонениями, и кантонами, где отправление правосудия являлось более централизованным, как, например, в Цюрихе, где число процессов не превышало восьмидесяти, была весьма велика. Такое фактическое состояние дел может показаться противоречивым по сравнению с тем, что было сказано выше, и подчеркнуто, что охота на ведьм являлась частью централизаторских усилий власти. Этот обманчивый парадокс будет сопровождать нас на протяжении всей книги.

Борьба с отклонениями от более-менее воображаемой нормы служит на пользу любой власти, следовательно, ничего удивительного в том, что территории с фрагментарной политической структурой являлись ареной активного преследования инаковости. При этом политические субъекты, достигнувшие довольно высокой стадии централизации, безусловно, не становились раем для еретиков. Напротив: в королевстве Франция и на ее ближайших окраинах охота с самого начала превратилась в большие «теолого-политические» процессы XV века, связанные с желанием в королевстве повсюду утвердить Закон Короля, а также в столкновение соперничающих религий и идеологий, крайне обострившееся в ряде регионов во время политической (ре)структуризации – в частности, в савойских и швейцарских Альпах. В Империи герцогство Баварское также дает наглядный пример того, каким образом централизованная, почти абсолютистская власть могла благоприятствовать возникновению дискуссии относительно гонений. Работы Вольфганга Берингера[67] показывают, что с начала XVII столетия стали возникать разногласия между сторонниками жесткой линии, возглавляемыми иезуитами, настаивавшими на обязательном применении пыток, и группой патрициев и дворян, защищавших, прежде всего в пределах приватного Совета, более умеренную линию, способствовавшую, по их мнению, общественному благу. Таким образом, не только в рамках Парижского парламента, но и в других местах шла работа по декриминализации процессов по делам о ведовстве, и, в конце концов, пройдя рубеж 1700 года, процессы эти совсем исчезнут.

Американский историк Альфред Соман, работавший в архивах Парижского парламента конца XVI и первой половины XVII века – а его полномочия распространялись на самую большую территорию христианского мира, охватывая две трети центральной Франции, за исключением Бретани, Нормандии и Бургундии, иначе говоря, от восьми до десяти миллионов подсудных граждан, – показал, насколько правосудие Парламента было менее суровым, чем его считали, и какую важную роль с начала 1580-х годов оно играло в ограничении охоты на ведьм. Так, на 1094 индивидуальные апелляции по приговорам, вынесенным за занятия колдовством или магией (после завершения 750 процессов), парижские судьи в большинстве случаев смягчили наказание и отпустили на волю 36 % подавших апелляции; они подтвердили 115 смертных приговоров, или 24 % от 463, вынесенных судом первой инстанции, и 10,5 % от общего числа приговоров.

Начиная с 1580 года небольшая серия постановлений заложила фундамент декриминализации ведовства, достаточно ранней по