Вооружение Одиссея. Философское путешествие в мир эволюционной антропологии - Юрий Павлович Вяземский

Ориентировочно-исследовательские реакции описывают едва ли не все зоологи. Разумеется, эволюционные стадии их весьма различны. Ориентировочные реакции амебы кардинально отличаются от исследовательского поведенческого комплекса крыс. Кардинально, но не базово. Целевая направленность у них едина: получение новой информации о внешнем мире.

Эту седьмую потребность в моей эннеаде я предлагаю именовать – ноос, но в аттическом варианте этого древнегреческого слова – нус.

Потребность № 8 – играть. Она менее базова, чем нус (исследовательская потребность). Животное, прежде чем играть, сперва исследует – осмотрит, обнюхает, ощупает. Эволюционно-игровое поведение намного позже появляется в животном мире, и, строго говоря, играют лишь «высшие» животные.

Игра принципиально автономна от витальных и социальных комплексов. «Все формы игры, – замечает Лоренц, – обладают одним общим свойством: они коренным образом отличаются от «серьезной» деятельности»59, а ведь витальные и социальные потребности всегда серьезны и серьезны без кавычек. Некоторые игры животных очень похожи на иерархические схватки, на охотничье поведение. Но тот же Лоренц предостерегает: «В этих играх, соединяющих в себе движения поимки добычи, драки с другой кошкой (речь идет о кошках. – Ю. В.) и отражения врага, партнеру, изображающему добычу или противника, никогда не причиняется серьезного вреда. Во время игры стремление кусать и рвать когтями по-настоящему полностью заторможено… Для игры характерно, что в ней сугубо специфическое поведение не опирается на соответствующее эмоциональное состояние»60.

Сложнее отличить игру от нуса, то есть от исследования как такового. Главным образом потому, что ученым до сих пор не вполне ясно, что такое игра и что такое подражание. «Сложность экспериментальной разработки проблемы подражания состоит прежде всего в отсутствии четкого определения его природы», – пишет Леонид Фирсов61. «Что такое «игра»? – спрашивает Лоренц и отвечает: – Это один из труднейших вопросов психологии как человека, так и животных»62.

Симонов, как мы видели, часто отождествляет игру с подражанием. Это делает и Лоренц, определяя игру как «предварительную имитацию»63. Но стоит ли вслед за Симоновым н Лоренцом отождествлять подражание с игрой? В нусе подражания ничуть не меньше, чем в игре. Так называемое облигатное (обязательное) обучение у животных строится, по моему разумению, прежде всего на подражании. Скажем, гусенок, жеребенок, котенок во всех своих действиях подражают матери и именно в процессе этого подражания исследуют и познают, что можно есть и что нельзя, куда можно ходить и куда не стоит. «Облигатное… обучение ведет к выработке одинаковых реакций у всех животных данной популяции, – разъясняет Леонид Баскин, – …происходит путем импринтинга, оперантного научения, а также подражания и выработки реакций по принципу «актера-зрителя» (курсив мой. – Ю. В.)»64. «Актер-зритель» – стало быть, «театр», игра. Но в данном случае речь совсем не об игре идет, так как все облигатно, все обязательно, крайне серьезно.

«Нам кажется, – пишет Фирсов, – что сложные формы подражательной деятельности, как это можно видеть у высших обезьян… возникают прежде всего на базе высокоразвитой ориентировочно-исследовательской (манипуляционной) и игровой активности»65. Вы обратили внимание? Фирсов соотносит подражание с двумя поведенческими типами: исследовательским и игровым! И Симонов, когда говорит, что «потребность в вооруженности… удовлетворяется путем подражания и с помощью игры»66, все-таки отделяет подражание от игры; ведь можно было написать «с помощью игры-подражания».

С другой стороны, игра далеко не всегда связана с подражанием. Кому подражает животное в одиночной игре? Котенок подпрыгивает и хватает игрушку точно так, как потом он будет хватать взлетающую с земли птицу; стремительным, направленным вверх ударом вывернутой подушечки с выпущенными когтями подцепляет игрушку снизу, перебрасывает ее себе через плечо – так он потом будет ловить рыбу; собака в одиночестве гоняет по полю, по лесу, вынюхивает, рыщет, кого-то вроде бы хватает и рвет – они кому подражают, эти котенок и собака?67

Даже в коллективных играх, где есть кому подражать и подражают, «инстинктивные движения, практическое применение которых имеет весьма широкий диапазон, проделываются в прихотливом смешении и над одним и тем же объектом»68.

Априорно предположу, что игра – частично, конечно же, подражание, а в сущности, исследование и познание. Но от седьмой потребности, которую мы назвали нусом, игра фундаментально отличается. Чем? Попробую так сказать: в исследовательском поведении (потребность № 7) животное познает окружающую среду; в игре же (потребность № 8) – изучает, исследует и познает самое себя. Исследовать себя со стороны и, так сказать, объективно животное не в состоянии. Оно может познать себя, лишь играючи с собой и в себя. Частично мою гипотезу поддерживают мои научные наставники: Лоренц, когда признается, что «в игре… всегда присутствует элемент открытия»69; Баскин, считающий, что в игре «к имеющемуся репертуару зверь добавляет еще одну реакцию, на основе существующего образца поведения строит другой, хотя и сходный, но более сложный образец»70.

Но все известные мне зоологи не разграничивают, не чувствуют, что принципиально игра начинается там и тогда, когда заканчивается исследовательское поведение; то есть продолжается познание, но с внешней среды, с внешних предметных и социальных объектов оно переключается на внутреннюю и субъективную сферу… «Первое разведывательное движение лапки, протянутой к клубку шерсти, первая, еще сдержанная, нерешительная попытка зацепить его когтями заключает вопрос: тот ли передо мной предмет, к которому что-то стремится во мне, который я могу выследить, загнать, поймать и в конце концов съесть?»71. Этот столь точно и поэтично описанный вами психический механизм, милый господин Лоренц, – еще исследование, еще нус и седьмая потребностная группа. Но когда котенок с клубка шерсти переключается на свое тело, на свою лапку: я вот так могу, и вот так, а эдак у меня почему-то не получилось, а так удобнее, так ловчее схватить и тут же перекинуть через плечо, и какой я гибкий, упругий, но мама, я видел, быстрее и удобнее делает, и я сейчас попробую, как мама, нет, не выходит, а может, попробовать иначе, и как все это интересно, как захватывающе, как радостно, и есть уже давно хочется, но не могу оторваться, и клубок куда-то укатился, но шут с ним, с клубком, я сейчас то же самое движение попробую на том вот шнуре от торшера, и какой я, оказывается, интересный, я не знал, что я все это могу и умею… Вот это уже игра, друзья мои! Ее ни с чем не спутаешь. Она ничем не заменима.

С вашего позволения, эту восьмую потребностную категорию я назову пайдос, стремясь заключить в наименование целых три греческих слова: 1) παιδια – «игра, забава, шутка», 2) παιδεια – «воспитание, учение», 3) παιζ –