Моя жизнь среди индейцев - Джеймс Уиллард Шульц

Перед заходом солнца вдруг вкатились Ягода и Гнедой Конь со своими женами. Как я был рад снова видеть их всех!

– А вы сомневались, что я вернусь? – спросил я нерешительно.

Друзья рассмеялись.

– Разве я тебе не говорил, что ты вернешься? – напомнил Ягода. – Только удивляюсь, почему ты не приехал раньше.

Мы до поздней ночи сидели у огня. Женщины болтали в другой комнате. Потом все отправились спать.

– Маленькая моя, – сказал я, беря Нэтаки за руку, – не повезло тебе с мужем. Он не такой хороший, как следовало бы. В его сердце есть нехорошие…

– Молчи! – воскликнула она. – Молчи! Ты хороший, самый хороший. Я не хочу, чтобы ты был другим; будь такой, какой ты есть. Ты вернулся ко мне. Даже не могу сказать, как я счастлива, – не умею выразить.

Глава XVI

История Поднимающегося Волка

Когда Ягода и Гнедой Конь вернулись в устье Марайас, мы с Нэтаки, конечно, отправились с ними. Известие о нашем предстоящем приезде опередило нас, и когда мы в сумерки прибыли в большой лагерь пикуни, наша палатка уже стояла между палатками Говорящего с Бизоном и Хорькового Хвоста. Рядом лежала куча дров; внутри весело пылал разведенный огонь; в глубине палатки разостлали ложе из мягких бизоньих шкур и теплых одеял, стояли сиденья для гостей с удобными спинками, на своих местах были разложены наша кухонная утварь и кожаные сумки, наполненные сухими ягодами, самым лучшим сушеным мясом, языками и пеммиканом. Все это сделала матушка Нэтаки, встретившая дочь крепкими объятиями и поцелуями, а меня – сдержанным, но искренним приветствием. Она была хорошая женщина, можно даже сказать благородная. Да, благородная, возвышенная, жертвующая собой ради других – она всегда старалась облегчить страдания больных и горе осиротевших.

Едва я успел вылезти из фургона и войти в палатку, предоставив Нэтаки и ее матери вносить наше имущество, как начали приходить мои друзья. Они, видимо, были очень рады снова встретиться со мной. И я был рад видеть их и слышать, как они, крепко пожимая мне руку, говорят: «А-ко-тво-ки-тук-а-ан-он» (наш друг вернулся).

Они коротко рассказали мне о случившемся за время моего отсутствия, а затем потребовали, чтобы я поведал о своей поездке. Пока Нэтаки готовила небольшое угощение, а гости курили, я рассказал о путешествии как мог, назвал число дней, в течение которых плыл пароходом, а затем ехал поездом, чтобы добраться до дома, покрыв расстояние, которое потребовало бы 100 ночевок, если бы я ехал верхом. Мне пришлось повторить рассказ несколько раз в течение вечера у разных друзей и в палатке вождя. Когда я закончил, старый вождь стал с особенным интересом расспрашивать о железной дороге и поездах – ис-ци ан-и-кас-им (огненных фургонах), как он их называл.

Большое Озеро хотел знать, не продвигаются ли железные дороги к его стране.

– Нет, – ответил я, – сюда они не приближаются. Есть только одна линия, идущая с востока на запад и проходящая далеко к югу отсюда по земле племени волков и питающихся бараниной.

– Так, – сказал вождь, задумчиво поглаживая подбородок, – понятно! Эту дорогу многие из нас видели во время набегов на юг. Да, мы ее видели: видели фургоны, набитые людьми, с ревом мчавшиеся по прерии, убивая и распугивая бизонов. Напиши как‐нибудь нашему Великому Отцу (президенту) и скажи ему, что мы не допустим, чтобы железная дорога появилась в нашей стране. Да, скажи ему, что я, Большое Озеро, шлю ему такое послание: «Мы не позволим белым прокладывать путь для огненных фургонов через страну моего народа или селиться здесь и вскапывать почву в наших долинах, чтобы сажать то, чем они питаются».

В тот вечер я присутствовал на многих ужинах; едва заканчивалось посещение одной палатки, как меня приглашали в другую. Было уже поздно, когда я наконец вернулся домой и лег отдыхать; песни и смех большого лагеря, вой волков и койотов убаюкивали меня. Думая о далеком городишке в Новой Англии, погребенном в глубоком снегу, и о его унылой скуке, я пробормотал: «Трижды благословен я милостивыми богами».

Нэтаки толкнула меня локтем:

– Ты разговариваешь во сне.

– Я не спал, я думал вслух.

– О чем же ты думал?

– Боги милостивы ко мне, – ответил я, – они добры и дали мне много счастья.

– Да, – согласилась она, – они добры. Нам нечего просить у богов, они дали нам всё. Завтра мы принесем им жертву.

Я заснул под ее молитву, решив, что Восток меня никогда больше не увидит – разве что иногда как гостя.

На следующий день вожди и старейшины держали совет и решили, что мы должны перекочевать к подножию гор Бэр-По. Мы отправились туда по бурой, усеянной бизонами прерии и разбили лагерь на речке, вытекающей из заросшей соснами лощины. Здесь мы оставались несколько дней.

Тут водилось много вапити, оленей и горных баранов, и на утренней охоте мы со Скунсом убили четырех жирных самок, выбрав их, а не баранов, так как период спаривания уже почти закончился. Стада этих ныне ставших редкими животных были так многочисленны, что мы, несомненно, могли бы убить двадцать баранов и больше, если бы только захотели. Но мы взяли не больше того, что могли унести наши лошади.

Вернувшись в лагерь, я застал Нэтаки за очисткой от мездры шкуры самки бизона, которую я убил. Жена привязала шкуру к раме из четырех жердей для остова палатки и заморозила ее; в таком состоянии шкура легче очищается применяемым для этого коротким скребком из рога вапити со стальным режущим краем. Но и в таких условиях работа эта чрезвычайно тяжела и крайне утомительна. Я заявил, что ей не следует заниматься такими делами. Что‐то в таком роде я уже говорил по такому же случаю, и на этот раз тон мой был, пожалуй, немного резок. Нэтаки отвернулась от меня, но я успел заметить, что по щекам ее покатились слезы.

– Чем я тебя обидел? – спросил я. – Мне вовсе не хотелось доводить тебя до слез.

– Что же, я ничего не должна делать, – спросила она в свою очередь, – только сидеть в палатке, сложа руки? Ты охотишься и добываешь мясо, ты покупаешь у торговцев разную пищу, которую мы едим. Ты даришь мне одежду и все остальное, что я ношу и чем пользуюсь. Я тоже хочу участвовать в семейных делах.

– Но ты и так участвуешь. Ты