Ворон Бури - Бен Кейн

— Не лезь не в свое дело! — Глум оттеснил Торстейн. — Ты смеялся надо мной.

— Не смеялся.

— Я все видел, Яйцехват. — Он толкнул меня в грудь.

Малейшая реакция привела бы к необратимым последствиям, поэтому я не ответил, хотя молодая, гордая часть меня этого хотела.

— Говорил не я, а Мохнобород и Козлиный Банки. Почему бы тебе не высказать все кому-то из них?

— Он прав, — сказала Торстейн, хотя и не вмешалась.

— Мохнобород — мой товарищ по веслу. — Затем, с некоторой неохотой: — Козлиный Банки тоже.

— Яйцехват тоже, — заявила Торстейн.

— Не для меня. — Еще один толчок. Ухмылка. Его рука потянулась к саксу.

У меня пересохло во рту. Я не успею снять кожаный чехол с лезвия меча, прежде чем Глум меня пырнет. Придется попробовать ударить головой или в живот, и надеяться, что это даст мне достаточно времени.

— Стой! — Крик Мохноборода привлек всеобщее внимание, как и было задумано. — Все, что мы пока потеряли в этом набеге, — это немного скота.

— Три дюжины голов, — сказал Эйольф, но это было сказано лишь для его приспешников.

— Никто из нас еще не стал пищей для воронов, как предсказал витки, и я бы хотел, чтобы так и оставалось, — сказал Мохнобород. — Оставь это, если не хочешь драться со мной.

Выражение лица Глума могло бы скислить свежее молоко, но он не собирался связываться с Мохнобородом. С выверенной точностью он сплюнул, и плевок приземлился на носок моего левого ботинка.

— Я слежу за тобой и твоим жополюбом-дружком. Не говоря уже о проклятом бламауре. И Кетиль тоже. — Он ушел.

Я представил, каково это — вонзить свой клинок Глуму в рот и вывести его через затылок. Мои пальцы теребили кожаный чехол.

— Яйца у тебя не такие уж и большие, — шепнула мне на ухо Торстейн. — Даже если ты его убьешь, Кетиль отомстит. Ты не сможешь одолеть их двоих, одного за другим.

— Пока, — сказал я.

Оценивающий взгляд, легкий намек на улыбку.

— Посмотрим.

— Давай продолжим тренировку.

— Нет. На сегодня хватит.

— Почему?

— Пора гнать скот. — Мужчины вставали с мест, где сидели, потягиваясь и пуская ветры.

— Глум плохой человек, — сказал Лало, когда я присоединился к нему и Векелю.

— Да, — ответил я. — И он, и Кетиль.

— Кетиль. Глум. — В голосе Лало прозвучала ярость, какой я никогда раньше не слышал.

Он был траллом. Я не придал этому значения.

День клонился к вечеру, и, найдя заброшенный рат на вершине небольшого холма, мы загнали туда скот, решив, что места хватит и для животных, и для людей. Вход заделали переплетенными ветками, срубленными с деревьев в рощице дубов неподалеку. Сделав это, наши мысли обратились к еде. Мы были голодны, а припасы подходили к концу. Козлиный Банки сказал, что попыт-ает счастья в поле. «Ума у него немного», — прошептал Векель, — «но он отличный лучник». И действительно, Козлиный Банки вернулся до заката с выпотрошенной тушей оленихи, перекинутой через плечи. Воины с «Бримдира» приветствовали его криками, обращенными к темнеющему небу; даже Глум, казалось, был доволен.

Пара людей Эйольфа тоже вышли с луками, но вернулись с пустыми руками. Он и его товарищи кисло смотрели, как мы развели огромный костер и соорудили две деревянные треноги, между которыми на уровне груди протянули крепкую ветку. Затем, привязав тушу к «вертелу» кожаными ремнями, мы подвесили ее над пламенем. Рукоятки не было, но нашлось много желающих поворачивать тушу, когда часть, ближайшая к огню, начинала подгорать.

Мохнобород, никогда не отличавшийся сдержанностью, первым отхватил себе кусок саксом. Оленина в лучшем случае была теплой, а скорее всего, все еще сырой, но это не помешало ему проглотить ее в два больших куска. Он причмокнул губами.

— Яйца Одина, до чего же вкусно!

И тут же мы все ринулись вперед, толкаясь и отрезая себе мясо.

Сырое или нет, но на вкус оно и вправду было хорошим. Я отрезал себе еще кусок и дал немного Лало, который в ответ улыбнулся окровавленными губами.

— Не хватает только пива, — сказал Ульф. — Или медовухи.

— Ни того, ни другого нам не видать до самого Дюфлина, — сказала Торстейн. — Вот невезение.

— Нужно рассказать историю, — предложил я.

Всем, казалось, эта идея понравилась.

— Векель?

— Если я буду говорить, вы, дикари, съедите всю оленину и мне ничего не оставите.

Торстейн наколола огромный кусок мяса на ветку.

— Я приготовлю это для тебя, витки. Будет готово, когда закончишь.

Векель обвел взглядом слушателей, оценивая их.

— Сказку, значит?

Вокруг костра раздались одобрительные возгласы. Даже люди Эйольфа, казалось, были заинтересованы.

— Раз уж мы так хотим пить, история о медовухе будет как раз кстати, — сказал Векель.

Множество одобрительных гулов.

Я знал, что будет дальше.

— Слушай внимательно, — сказал я Лало, который примостился рядом с Векелем. — Эта хороша.

— Некоторые из вас слышали о великане Суттунге, который завладел медом, дарующим людям поэтическую силу, — начал Векель. — Как он его добыл — это другая история. Знайте лишь, что Суттунг намеревался оставить мед себе. Он разлил его в три котла под названием Одрёрир, Бодн и Сон и спрятал их в огромной скале, где их охраняла его дочь Гуннлёд.

Посыпались непристойные комментарии.

Векель продолжал:

— Один знал о меде Суттунга и его чудесной силе, которая изначально принадлежала человеку по имени Квасир.

— А мы все знаем, откуда он взялся, — сказал Ульф, харкнув мокротой в огонь.

Все рассмеялись, включая Векеля. Как и про котлы, я пояснил для Лало. Квасир, мудрейший человек в мире, был создан из капель божественной слюны. Убитый гномами Фьяларом Обманщиком и Галаром Крикуном, Квасир стал источником меда — его кровь использовали для приготовления напитка, который содержал его способность даровать мудрость.

— Если гномы сделали… как Суттунг получил… мед? — спросил Лало.

— Как я уже сказал, это другая история, для другой ночи, — ответил Векель. — Но вкратце, он отнял его у Фьялара и Галара.

Лало кивнул.

— Один знал о меде Суттунга и его волшебных свойствах, и он захотел его себе. Он покинул дом в поисках меда и через некоторое время наткнулся на