Роман без героя - Александр Дмитриевич Балашов

прусском замке. Пришёл туда рядовой Карагодин, чтобы поживиться трофеями, ограбить замок попросту. Пёс этот, по его словам, оказался бессмертным. Пётр выпустил ему кишки, но через несколько минут после этого они сами убрались в брюхо собаки, раны на глазах Карагодина затянулись и собака чуть не прожгла его сердце своим жутким взглядом.

Тогда я думал, что это явная галлюцинация больной ауры этого жесткокого человека. Мы долго с ним разговаривали на разные темы. Я пытался понять, КТО он и ЧТО он? Каковы целевые установки этой личности? Без этого, считал я, лечить его чёрную болезнь, которую, по словам Петра Ефимовича, «на него напустил чёрный пёс», было бессмысленно.

Как-то перед очередным сеансом гипноза он спросил меня:

– Я вот давно хотел узнать, господин поручик: палач и тот, кому он рубит башку, они ведь тоже связаны одной верёвочкой?

Я поразился вопросу и в свою очередь задал ему свой:

– А зачем ты хочешь знать об этом?

– Я хочу быть первым! Быть первым – это быть главным. Быть главным – быть жестоким, без нюней и жалостливых слёз. Как, это я к примеру, Иван Грозный…

– Значит, жаждешь власти?

– Жажду, ваше превосходительство! Ох, как жажду!.. В горле всё от ентой немыслимой жажды свербить и пересыхает…

Я немного поразмышлял над его исповедью и решился на один смелый эксперимент.

– Ты же, Петруха, мой земляк?

– Ну, из Красной Слободы родом… С ентой, как её, с Аномалии.

– А знаешь ли, что Красная Слобода ещё при Иване Грозном возникла?

Он неопределённо хмыкнул и покачал головой.

– А хочешь, – сказал я своему пациенту, – я отправлю тебя в прошлое? К Ивану IV?

– Как это? – не понял Карагодин. – Убьёшь меня?

Я рассмеялся.

– Ты только один способ знаешь… Нет, не убью. Я тебя снова погружу в гипнотический сон и отправлю в эпоху Ивана Грозного. Ты всё своими глазами будешь видеть и мне рассказывать.

– Лады! – горячо согласился он.

Получив согласие пациента, я начал эксперимент. Погрузил Карагодина в сон, дав ему установку оказаться в эпоху грозного царя, во времена его легендарного похода со своим войском к Новгороду. Именно тогда, по свидетельству летописца, царь обращал всё в прах и смерть. В Клину, Твери, Торжке все жители были передушены.

Тиран и его жертвы. Есть ли незримая связь между палачом и его жертвой? Безусловно есть. Но почему она не распадается и только укрепляется с веками? Почему она так живуча, начиная с тёмного средневековья и до наших просвещённых дней?

Властелин и вассал: неужели жестокость властелина и есть та верёвочка, которая заставляет жертву не просто покорно класть голову на плаху, но и любить (да-да, души не чаять!) в своём душителе, гонителе и палаче? Вот в чём вопрос, загадка любой власти! Кто её разгадает, тот и на коне власти. Тот всегда будет над толпой. Он будет легко, используя извращённое представление людей о «сильной руке» (без неё, мол, и власть не власть) превращать массы в бессловесную скотину, в быдло.

Когда Карагодин вошёл в гипнотический транс, я спросил его:

– Что ты видишь?

– Вижу войско царёво… Идут, идут пешие, едут конные… А рядом с ними – огромный чёрный пёс с желтыми горящими глазами… Но они пса этого не видят.

– Они говорят между собой?

– Да, говорят, что надобно исполнить царскую волю и передушить всех жителей этих городков…

– Говорят, зачем нужно это сделать?

– Да, говорят, чтобы никто не знал тайны приближения царя во главе войска.

– А что делает народ? – спросил я.

– Народ молиться…

– О пощаде?

Наступила пауза, после неё Карагодин продолжил:

– Нет, не о пощаде… Народ возносит горячие молитвы о здавии заступника, царя-батюшки.

– А видишь ли ты самого царя?

– Да, вижу… Он подъехал к храму, к молящемуся за него народу на вороном коне, за ним всюду следует чёрная собака, очень похожая на ту, которую я убил, но не добил в замке…

– Царь говорит что-то народу или просит у него прощения?

– Да, говорит… Он говорит: «Народ, скажи, справедлив ли мой приговор?

– А что ему народ отвечает?

– Кричат из толпы: «Дай бог тебе долго жить, наш батюшка-царь!»

– Не видишь ли сейчас какой казни?

Опять повисла паузы, но ненадолго.

– Вижу, вижу казнь, – оживился мой пациент. – На колу сидит боярин, умирает в муках нечеловечьих…

– Спроси его, проклял ли он своего мучителя?

Карагодин на минуту замолчал. Потом лицо его посветлело от непонятной радости.

– Нет, он не проклинает своего мучителя!.. Он, глядя в небеса, хрипит: «Боже! Помоги царю! Боже, даруй царю счастье и спасение!»

Завершив сеанс, я задумался над тем, что услышал от испытуемого. И пришёл к выводу, что крайняя жестокость правителя выступает как подтверждение неограниченности его власти. Тем самым убийства, в том числе собственных сторонников, массовые казни оказываются не столь уж бессмысленными деяниями, хотя, пожалуй, далеко не всегда осмысленными поступками правителя. То, о чём рассказывал больной властью Карагодин (весьма серьёзный симптом неизлечимой болезни), были своего рода символическими акциями, взывающими к инстинктам толпы на уровне иррационального. Я пришёл к выводу, что подобные акции заболевшего властью на языке древних инстинктов, стадного чувства толпы утверждают право индивида на власть.

– Вот, возьмите, доктор… – как-то после очередного сеанса гипноза протянул Пётр золотое кольцо.

– Я этого не видел! – возмутился я подношению. – Если повторится, то не будет никакой эвакуации вместе с полевым госпиталем. Фронт плачет по таким героям.

Он попытался поцеловать мне руку, но я ее вовремя отдернул.

– Вот увидите, я вам еще очень и очень пригожусь, доктор, – прошептал больной. – Чую это нутром. А нюх у меня почище, чем у пса охотничьего.

Он послушно лечился, выполняя все предписания и назначения.

И настал день, когда Карагодин потребовал:

– Выписывайте! Я здоров. На мне вообще всё, как на собаке, зарастает… От раны ротного и следа уже нет. А падучая, кажись, вовсе прошла. Сеансы ваши, видать, помогли, ваше благородие.

В тот же день он отбыл в свой полк.

Каково же было мое удивление, когда через месяц я случайно встретил своего земляка в восьмой армии, которая успешно теснила австро-венгров за реки Сан и Дунаец в Галицийской битве.

Восьмая Армия под командованием генерала от кавалерии Алексея Алексеевича Брусилова сдерживала в Галиции напор четырех австро-венгерских армий. Положение брусиловцев было аховым. Генерал просил помощи, поддержки боеприпасами и провиантом, но в ставке его не слышали.

Это потом все, с кем приходилось говорить о Брусилове, вспоминали только его знаменитый прорыв в 16-м году. И мало кто вспомнил его блестящую победу в Галицийской