В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев

доказал, когда захватчик, временщик Цао Цао, взяв его в плен и желая искусить и опорочить, заставил остаться ночевать с двумя красавицами, женами повелителя Гуаня, которому он так самоотверженно служил. Гуань сейчас же сел у открытой двери, зажег свечу и целую ночь читал вслух знаменитую «Историю» Конфуция, и, таким образом, непреклонная доблесть благородного человека, которую проповедует эта классическая книга, нашла себе в этой причудливой обстановке необыкновенно красноречивое применение.

Эта же тема в разных вариациях повторяется в многочисленных надписях, которые постоянно пишут, «умыв руки и навострив ум», ученые карьеристы, в надежде, что подобные произведения помогут им получить высокую степень и видную должность.

За воротами усыпальницы Гуань-ди стоят два каменных цилиня, охраняющих вход. На спинах у них сидят маленькие цилини-детеныши. Курьез, созданный фантазией каменщика.

Подъезжаем к Лунмыню — Драконовым воротам. Видим два каменистых покатых холма обычного китайского и сибирского рисунка, производящего впечатление подъема против их желания. Оба склона этих ленивых холмов, обращенных к реке И, протекающей между ними, усеяны гротами наподобие пчелиных сотов. В них находятся буддийские фигуры, центр наших археологических стремлений.

Останавливаемся в храме. Кругом, в гротах, масса курильщиков опиума. Не продохнуть.

26 июля. Вчера и сегодня целыми днями карабкались по горам, исследуя гроты. Теперь уже могу наметить в общих чертах интересные стороны Лунмыня. Фигуры, наиболее часто встречаемые внутри этих гротов, несомненно, носят влияние индийского искусства. Огромное большинство их представляют из себя общеизвестную группу Будды, двух его учеников с непокрытыми головами, некоторого варьирующего числа бодисатв и четырех небесных владык, безобразных и устрашающих, попирающих ногами демонов и злодеев.

Главная художественная ценность заключается в самых дальних гротах, более древней эпохи. В них мы видим ряды красиво сформированных ниш. Внутри каждой помещается бодисатва в виде прекрасной женской фигуры. Они выполнены так смело и тонко, так пластичны и изящны их позы, что наполняют восторгом и эстетическим энтузиазмом. Изумляет тонкое понимание человеческого тела, безупречно пропорционального, готового к живому движению. На вершине холма две скульптурные фигуры поражают ярко выраженным греческим стилем, столь необычным в скульптурах Китая. Китайское искусство, как и всю китайскую культуру, можно сравнить с полноводной рекой, впадающей в море далеко не с тем составом воды, который у нее был в (предполагаемом!) источнике. Китайская культура, как и всякая другая, слагалась из наслоения очень многих культур, как национальных местных, так и иноземных, хотя основы ее, поскольку мы сейчас это знаем, почте исключительно национального, китайского же происхождения. Китайская культура — это звено какой-то грандиозной цепи в истории человечества, звено, оказавшееся более всех жизнеспособным. «Химический» состав его неясен, неизвестен; мы очень мало знаем древние источники китайской культуры, да и более поздние влияния (буддийское, иранское) еще далеко не достаточно изучены и ставят загадки на каждом шагу.

Все эти фигуры, а также очень интересные барельефы, изображающие религиозные церемонии ранней эпохи триумфа китайского буддизма, блестящим образом иллюстрируют нам период китайского искусства V и VI вв. н. э. (Северо-Вэйская династия).

Несомненно, все это представляет интерес огромнейший. И тем больнее видеть свирепствующий здесь, как и всюду, религиозный вандализм. Представьте себе какую-либо статую в состоянии некоторого разрушения. Религиозный человек смотрит на это сочувственно и решает покрыть статую маской раскрашенной глины, чтобы «выглядело лучше». Таким образом, Будда может обратиться в Лао-цзы или еще кого-нибудь, и все следы древней работы пропадают в этом варварском акте. Очевидно, именно такое происхождение имеет главная статуя самого интересного грота — так называемого грота Лао-цзы. Эта статуя с уродливо наложенной глиной, раскрашенной в грубые цвета, безобразит все. Почему-то она принята за изображение Лао-цзы.

Эти дни жара стоит колоссальная: в тени выше 30° по Реомюру. От нее буквально тлеешь, но любопытно, что обильный пот все же не изнуряет.

Вечером, пообедав, выходим на террасу и ждем луну. Над горой все желтеет, желтеет, светлеют облачка и, наконец, ярким серпом прорезается луна.

27 июля. Сегодня разразилась гроза. Отрезанные ливнем от наших гротов, сидим дома. Я занялся фонетикой со слугой, местным жителем. Все вверх дном, тоны улетели в лету. Изучать китайский язык можно только по частям, сравнивая эти части по мере изучения. Никаких обобщений делать нельзя, пока не исследованы отдельные части огромного целого.

Приставленные к нам чжисянем телохранитель и солдаты, кстати сказать, совершенно безоружные (только один имеет какое-то подобие сабли), разбрелись по гротам, из коих половина — притоны азартных игр и опиума. Опиумный смрад сочится отовсюду, тяготит голову. Несомненно, опиум продают сами хэшаны и за это позволяют курильщикам располагаться в гротах и храмах. Кстати, об этом. Декрет чжисяня, высеченный на камне, гласит: «В святом месте гротов помещаются пьяницы и отребье. Годится ли это? Смещаю прежнего, дурного, бонзу и назначаю нового, добродетельного. Всякого бесчинствующего хватать и тащить в ямынь». Любопытно для сопоставления с современным положением вещей. «Новый, добродетельный бонза» сонливо бродит между гротами-притонами и сосет кальян. Он тоже опиумист и, по всем признакам, сам продает его. На стене при дороге высечена другая надпись, гласящая о взимании пошлин со всех решительно повозок, проезжающих здесь.

29 июля. Дождь все идет. С гор свергаются шумливые ручьи. Река заметно пухнет. Шаванн пропадает в гротах, делает слепки. Я занимаюсь фонетикой, читаю.

По вечерам философствуем. Я много рассказывал Шаванну о русской литературе (в частности, о Леониде Андрееве). Только в России могут так писать. Я горд моим чудесным языком, я счастлив, что в моей стране растет нечто невероятно великое в умах ее лучших сынов... Скоро наступит переоценка всех ценностей. Слышны удары прибоя, прибоя новой жизни!

Шаванн довольно безучастен к подобным темам. Историю, по его мнению, делают выдающиеся личности (к коим он, по-видимому, причисляет и себя).

2 августа. Я еще раз убедился в том, что с Шаванном надо говорить только о Китае. Здесь он просто великолепен. Наши длительные беседы буквально по всем вопросам изучения Китая — краса путешествия. Сейчас же, оказавшись в западне, мы только и делаем, что читаем и говорим. Основная тема, конечно, Лунмынь и вообще история буддизма в Китае.

Буддизм, проникнув в Китай в I в. н. э., был встречен всеобщим недоверием, враждебным настроением и даже погромом. Этого и следовало ожидать от вторжения чужеземной религии в страну с совершенно другим укладом мысли и жизни. Главным препятствием ко внедрению буддизма в Китай была конфуцианская настроенность чиновничьей интеллигенции, глубоко атеистической и националистической. Единственным учителем почитался Конфуций и никаких других учителей и учений не полагалось. Конфуцианством буддизм был отвергнут, как вообще все иностранное, некультурное. Переводы буддийских книг на