Синопское сражение. Звездный час адмирала Нахимова - Владимир Виленович Шигин

под флагом контр-адмирала Мушавера-паши (Слэйда); 64-пушечный фрегат «Низамие» под флагом младшего флагмана Гуссейна-паши, 60-пушечные фрегаты «Навек-Бахри» и «Несими-Зефер», 56-пушечные фрегаты «Дамиад» и «Каиди-Зефер», 44-пушечный фрегат «Фазли-Аллах», 24-пушечные корветы «Неджми-Фешан» и «Фейзи-Меабуд», 22-пушечный корвет «Гюли-Сефид», 4-пушечный пароход «Эрекли»; военные транспорта «Фауни-Еле» и «Ада-Феран» и два брига. Фактически в Синопе был собран весь турецкий флот, за исключением четырех линейных кораблей, оставленных на зимовку в Константинополе.

Турецкие суда были вооружены новыми английскими орудиями. При этом на тяжелых фрегатах имелись пушки и «линкоровских калибров» в 32 и в 24 фунта. Что касается пароходо-фрегата «Таиф», то он имел новейшую бомбическую артиллерию. Кроме корабельной артиллерии у турок было 44 тяжелых орудия на шести батареях, расположенных по берегу Синопской бухты. Численность экипажей турецкой эскадры доходила до четырех с половиной тысяч человек.

На мысе Боз-Тепе – самой восточной оконечности Синопского полуострова – находилась береговая батарея № 1, вооруженная шестью орудиями. Между батареей № 1 и ущельем Ада-Киой стояла 12-орудийная батарея № 2. Батарея № 3, вооруженная шестью орудиями, была расположена к северо-западу от батареи № 2, на расстоянии немногим более полумили. Невдалеке от восточной стороны греческого предместья города находилась 8-орудийная батарея № 4. В самом центре города, за толстыми массивными стенами крепости, стояла 6-орудийная батарея № 5. К юго-западу от Синопа, на мысе Киой-Хисар, была установлена батарея № 6, вооруженная также шестью орудиями. Батареи были безусловным козырем турок в предстоящем столкновении. Дело в том, что на батареях стояли огромные крепостные орудия 68-фунтового калибра, стрелявшие огромными ядрами и камнями. На каждой из батарей имелись калильные печи, что делало ядра еще намного опасней для деревянных кораблей. Наконец, пушки были надежно закрыты земляными брустверами.

Так что противник был весьма серьезным и к предстоящему сражению тоже готовился серьезно.

Пока корабли Нахимова штормовали у синопских берегов, в самой бухте Осман-паша произвел рокировку своих фигур, расставив эскадру так, чтобы использовать все свои преимущества. Почти в центре боевой линии турецкий флагман поставил свой флагманский «Ауни-Аллах». Рядом с ним, немного вправо и ближе к берегу, был поставлен 22-пушечный корвет «Гюли-Сефид». Левее от турецкого флагмана был расположен 44-пушечный фрегат «Фазли-Аллах», затем 24-пушечный корвет «Неджми-Фешан» и мощный 60-пушечный фрегат «Несими-Зефер». Другой тяжелый 60-пушечный фрегат – «Навек-Бахри» – замыкал левый фланг турецкой эскадры, находясь под прикрытием береговой батареи № 4.

Правый фланг эскадры находился под прикрытием батареи № 4. Здесь располагался флагман контр-адмирала Гуссейн-паши «Низамие», за ним 24-пушечный корвет «Фейзи-Меабуд», 54-пушечный фрегат «Каиди-Зефер» и, наконец, 56-пушечный фрегат «Дамиад». Между «Дамиад» и «Гюли-Сефид» был оставлен интервал, чтобы могли вести огонь 68-фунтовые пушки центральной батареи. Пароходы «Таиф», «Эркиле», транспорты «Ада-Феран», «Фауни-Еле» и купеческие бриги бросили якоря между боевой линией и берегом.

Капитаны нескольких судов советовали Осман-паше снять часть пушек с тыльных бортов и поставить их на берег.

– Это даст нам еще почти сотню стволов! – говорили они.

Подумав, Осман-паша отказался:

– Пока мы будем перевозить пушки и ядра, насыпать брустверы, московиты ждать не станут. Все решится в ближайшие день-два. Кроме того, после отбития нападения нам надо будет сразу спешить на Кавказ, а загрузка пушек обратно займет слишком много времени, идти же в море без пушек – полное безумие! Положимся на волю и милосердие Аллаха, и да пребудет с нами его мудрость!

Кроме этого Осман-паша велел не ссаживать на берег и десантные войска.

– В бою они будут помогать командам, а в случае абордажа будут захватывать русские корабли! – объявил он капитанам.

Те молча склонили головы в знак послушания и одобрения адмиральской мудрости.

Чтобы не терять драгоценного времени, велел Осман-паша и форштевни судов развернуть на восток, в сторону Кавказа. Как знать, если русские все же уберутся в свои порты и установится хорошая погода, то он попытает счастья и прорвется к кавказским горам!

Возможную атаку русских Осман-паша ожидал дня через три. Рассуждал он так: только вчера к Нахимову подошли корабли из Севастополя, а потому день или даже два у них уйдет на приготовления. К тому же синопские старожилы по местным признакам предрекли следующий день дождливым и ненастным. Кто же сунется в такую пору воевать? А за два дня он подготовится к достойной встрече московитов.

В те дни европейские газеты писали, что храброму Осману-паше обещана скорая помощь, как только улучшится погода, а до этого времени ему велено оставаться в бухте. По сообщению «Триестской газеты», турецкое правительство узнало о «критическом положении эскадры Османа-паши 14 ноября, потому что он потребовал подкреплений. Большой совет собрался, выкурил множество трубок и, проведя за этим важным занятием несколько часов, решил, что, так как синопские береговые батареи делают всякое нападение русских на эскадру Османа-паши невозможным, то Осман-паша может спокойно стоять на синопском рейде до тех пор, пока более благоприятная погода позволит послать к нему подкрепления».

Гостивший в Вене у посла Мейендорфа наш неапольский консул Зайцевский, прочитав несколько подобных статей, отложил газеты, затянулся сигаретой:

– Не исключено, что Стрэтфорд, полностью подчинивший себе правительство султана, полагает, что эскадра в Синопе станет приманкой для нашего флота. Едва Корнилов с Нахимовым засыпят турок бомбами – будет предлог английской дипломатии для решительных действий.

На сюртуке Зайцевского скоромный бело-эмалевый крест – память о его безумной храбрости при штурме Варны в прошлую войну.

Барон Мейендорф на минуту задумался:

– Воистину, Петр Ефимович, нашим морякам сейчас не позавидуешь. Воевать, не нападая, невозможно, а нападать – значит провоцировать англо-франков!

Тяжело больной Зайцевский закашлялся:

– Лично я за решительные действия! Провод у Лондона и Парижа все одно найдется! Так надо хотя бы по сусалам надавать, может, еще и поостерегутся лезть на рожон!

– Дай-то Бог, дай-то Бог! – покачал головой многоопытный Мейендорф.

* * *

В Севастополе тем временем полным ходом готовили пополнение для Нахимова. На только что прибывших с моря «Святославе» и «Храбром» матросы работали круглосуточно. Понукать никого было не надо, каждый понимал, ради чего такая спешность.

Вернувшись в Севастополь с «Перваз-Бахри», Корнилов сразу же поспешил в Николаев, где, в общем-то, и было место его службы, чтобы сделать необходимые распоряжения на предстоящую зиму. Работал он там как каторжный и уже 15 ноября вернулся в Севастополь.

Что касается «Перваз-Бахри», то он к этому времени, по предложению Меншикова, был переименован в «Корнилов», а гюйс захваченного пароходо-фрегата отправлен в дар Морскому корпусу.

Но Корнилова уже волновали заботы совершенно иные. Узнав от командира присланного Нахимовым «Энея», что в Синопской бухте обнаружены турецкие суда, он сразу же озаботился о немедленном приготовлении пароходов:

– Это как раз то, в чем сейчас Павел Степанович нуждается более всего!

А сам отправился к князю