Краткая история Древнего Рима - Росс Кинг

Империя должна пасть. На картине 1890 года вождь Аларих спокойно наблюдает, как его варварское племя вестготов разоряет Рим

Жозеф-Ноэль Сильвестр «Разграбление Рима варварами в 410 году» (1890) / Коллекция музея Поля Валери / Wikimedia Commons;

Христианство серьезно подрывало римские гражданские добродетели и жажду мирской славы. Широкая пропасть пролегла между римским «градом земным» – с его погоней за престижем, почестями и славой – и христианским «градом Божьим», доступ в который давался путем молитвы, созерцания и отказа от мирских притязаний. Раннее христианство было пропитано потусторонностью, которая предполагала, что относиться к земному миру нужно с безразличием и даже презрением. Важна была участь души после смерти, а не материальная выгода и не стремление к славе в служении Риму и империи. Как написал выдающийся современный историк, в христианском обществе «явно не нашлось почетного места для римского солдата»[282]. Высокое положение давалось скорее священнослужителям. Высшим выражением отказа от земных наград стало монашество, когда люди удалялись от широкого политического сообщества, чтобы предаваться духовному созерцанию. Само слово «монах» происходит от греческого μόνος (монос), что означает «один, единственный, в одиночестве»[283].

Теория о том, что Римская империя пришла в упадок и развалилась из-за массового обращения людей в христианство, держалась долго и прочно. Самый знаменитый и влиятельный ее представитель и выразитель – английский историк XVIII века Эдвард Гиббон, сетовавший на то, что римская военная мощь оказалась погребена в стенах монастырей, что клирики проповедовали «терпение и робость» и что огромные деньги теперь уходили не войску, а монахам и монашкам, «этим бесполезным толпам обоих полов, которые только и умели, что настаивать на пользе воздержания и целомудрия». Более современный английский историк Арнольд Хью Мартин Джонс рассуждал похожим образом и отмечал, что христианство породило слишком много «ртов-бездельников» – монахов и монахинь, посвящавших себя духовным делам вместо военных или хозяйственных. Джонс утверждал, что церковь не только завладела большей частью национального богатства, чем когда-либо было в распоряжении имперской бюрократии, но еще и с тем же успехом обирала бедных[284].

Упадок и разрушение Римской империи нельзя было объяснить какой-либо одной причиной или событием, скорее к нему привели различные сложные процессы. Христианство – лишь одна из 210 (столько в 1984 году насчитал один немецкий историк) причин падения империи, которые упоминались в течение веков[285]. В этом списке есть все – от землетрясений и чумы до понижения температуры. Туда входят проблемы, связанные с нехваткой рабочей силы и вторжениями германских племен; проблемы здоровья в виде подагры, малярии, отравления свинцом и ртутью; экологические проблемы: обезлесение, засуха, деградация почв; социальные проблемы: плохое образование, расовая дискриминация, гендерное равенство и эмансипация рабов; моральное разложение: обжорство, гедонизм, гомосексуализм и проституция; а также милитаризм, индивидуализм и жажда славы. Вдобавок в этом обвиняли противоположные вещи, например пассивность, бездеятельность, целибат и даже импотенцию – последняя якобы развивалась из-за чрезмерного пребывания в горячих ваннах на римских курортах.

Многие из этих теорий рассказывают нам не только о самой Римской империи, но и о волнениях и предпочтениях тех эпох, когда они были созданы. Например, в 1916 году, когда в физической антропологии и социальных науках (а вскоре и в определенных опасных политических кругах) стали продвигаться теории о различиях расовых характеристик, один американский историк предположил, что упадок Рима может быть связан с тем фактом, что Рим стал «нацией бывших рабов и их детей» – иммигрантов из дальних стран, не обладавших суровыми старинными римскими доблестями[286]. Десятилетие спустя выдающийся русский историк, бежавший от Октябрьской революции, определил, что причиной падения было разрушение городского класса «буржуазии» из-за объединения по классовому признаку римских солдат и сельского «пролетариата»[287]. В 1940 году один ученый, свидетель подъема движения «Новые женщины» в Америке после Первой мировой войны, указывал в качестве фактора, способствовавшего упадку Рима, «необузданное распутство, развязность, разнузданность и безнравственность» римских женщин[288]. Потом в 1950 году видный французский историк, дважды свидетель того, как его страну захватывали немцы, говорил о том, что Римскую империю «убили банды германцев, которым удалось прожить на границах империи несколько веков и не стать цивилизованными»[289].

Первые три теории – о расовом загрязнении, пролетариате и женщинах – не нашли много последователей. В последующие десятилетия многие историки сильно критиковали четвертую – о том, как варвары-германцы прорывают границы, – именно она так сильна в массовом сознании. Эти ученые говорят не о безжалостных варварских побоищах, а о «трансформации» империи, когда римские власти «давали место» новым иммигрантам из-за Рейна и Дуная[290]. Такие воззрения отражают ценности, связанные с мультикультурностью и культурным релятивизмом, преобладающие в академическом мире, а также в послевоенном политическом консенсусе в Европе, когда не хочется вспоминать, как тяжеловооруженные германцы прорываются через границы других стран в поисках Lebensraum[291]. Позднее некоторые английские историки вновь стали обращаться к этому более мрачному взгляду: писали о том, какими насильственными и жестокими были эти вторжения, и подчеркивали утрату грамотности, благополучия и культурных ценностей, лежавших в основе римской цивилизации, – не говоря уже о материальных удобствах: банях, черепице и качественных горшках[292].

Ясно, что причин падения Рима множество, но вторжения варваров, несомненно, стали решающим фактором. Их роль подчеркивает в своем авторитетном трехтомном 1500-страничном труде о поздней Римской империи Арнольд Хью Мартин Джонс, впервые опубликовавший эту работу в 1964 году[293]. Его вывод заключался в «простом, но довольно-таки старомодном взгляде»: «нападения варваров, вероятно, сыграли важнейшую роль в падении Запада». Германские племена в конце IV и в V веке с политической и военной точек зрения сильно отличались от разрозненных отдельных шаек, проникавших через границы несколько веков назад. Более интенсивное и эффективное земледелие привело к тому, что население выросло, а военная организация стала мощнее, что, в свою очередь, способствовало образованию более крупных племенных групп, или, словами историка Питера Хизера, «суперструктур»[294]. Примерно в 370-е годы сюда примешались еще и гунны, по словам античного историка Аммиана Марцеллина, «семя и начало всего этого несчастья и многообразных бедствий»[295]. Эти кочевники из степей Центральной Азии были отличными всадниками со страшным оружием – у них были мощные луки, а стрелы могли пробить железо. Эти свирепые воины заставили готские племена бросить свои территории вдоль Днепра, запустив массовую миграцию. Римский император на востоке, Валент, позволил бежавшим готам перейти Дунай и поселиться во Фракии. По мнению Аммиана, то, что бесчисленные «варварские толпы» перешли разлившийся из-за дождей Дунай, и вызвало крушение римского мира[296].

Последовал гуманитарный кризис. Голод приводил к истощению. Семьи в отчаянии продавали в рабство детей в обмен на собачье мясо: расценки были одна собака