Анна среди индейцев - Пегги Херринг

леса с луком и стрелами. Он всегда занят, но часто останавливается поговорить со мной, спрашивает, как мое здоровье, рассказывает о рыбе, которую они поймали, о стаде тюленей, которых видели, и другие новости из жизни дома, которые, как ему кажется, мне следует знать.

Но однажды я не вижу его целый день. Может быть, он куда-то уехал — никто не выглядит обеспокоенным. Потом проходит другой день, третий, четвертый, пятый, а его все нет. Наверное, он уплыл в другую деревню, что к северу, но мне некого спросить. Его жена с самого его исчезновения остается в постели. Она почти не шевелится под покрывалом из кедровой коры, и ее никто не трогает. А вдруг Маки умер? Никто не сможет мне об этом сообщить. Но я отказываюсь в это верить. Куда бы он ни делся, он вернется.

Глава шестая

— Анна! — издалека кричит Инесса. — Анна!

Я бросаю ветки для костра, которые несу. Они со стуком падают на землю. Я со всех ног бегу на ее голос по тропе, ведущей к деревне.

Приблизившись к домам, я вижу множество входящих и выходящих людей, некоторые из которых останавливаются, чтобы обняться. Где Инесса? Молодые парни на крышах наклоняются и помогают друзьям залезть к ним. Они стучат по крышам шестами, и вскоре их становится так много, что грохот их исполинских барабанов разносится по всей бухте.

На берегу собралась толпа — должно быть, Инесса там. Все смотрят в сторону скалистого мыса. На нем, стоя лицом к морю, ждут несколько человек. Когда они разражаются радостными криками, толпа на берегу подхватывает. Я спускаюсь туда, где разворачивается празднование.

Показывается плывущий челнок. Все в нем поют. Гребцы делают два гребка, потом один раз стучат по бортам. И снова два гребка, затем стук. Когда весла поднимаются, я вижу, что они узкие, как палки, и заканчиваются длинной заостренной лопастью. Они не похожи на весла, которые я видела прежде.

Появляются еще два челнока. Крики становятся еще иступленнее, стук шестами по крышам — еще громче. Смеющиеся дети гоняются друг за другом по берегу и едва не сбивают меня с ног. Над головой с криком кружат чайки.

— Анна!

Я оборачиваюсь. Инесса сияет.

— Читапувик! Удакшилу читапувик![42]

Она, смеясь, обнимает меня, потом отталкивает и убегает.

На носу четвертого челнока сидит Маки. Свою касторовую шляпу он сменил на плетеную, такую же, как те, которые дарили на пиру. У нее широкие поля и залихватский шишак на макушке, отчего шляпа похожа на крышку для корзины. За челноком тянутся веревки. Он тащит за собой что-то, окруженное какими-то бледными пузырями, которые держатся на поверхности воды и не дают добыче опуститься на дно. На сером море остается широкий след.

Челнок медленно приближаются к суше, и люди на берегу бросаются в океан. Одни встречают Маки, другие тянут за веревки и мало-помалу вытаскивают привезенную добычу на землю. Волны отбегают, с каждым разом все сильнее открывая то, что привез Маки, пока наконец его добыча не оказывается так близко, что, когда волна в очередной раз откатывается, я вижу, что это.

Кит.

Они поймали кита.

То, как колюжи сражаются с морем, напоминает мне день, когда наш бриг сел на мель и команда по указаниям Тимофея Осиповича точно так же доставляла на берег наши вещи. С каждой волной они протаскивают животное чуточку дальше, напрягая все силы, чтобы оно не соскользнуло обратно с отступающей водой. Наконец мощная волна вкупе с могучим рывком выносит кита на берег. И когда волна снова отступает, грохоча камнями, тело кита оказывается полностью открытым.

Оно все облеплено ракушками, словно подводная скала, а цветом сливается с гравием на берегу. Кит весь испещрен ранами: в него много раз вонзали оружие. Остекленевшие глаза открыты. Длинное рыло сомкнуто толстой веревкой, обвязанной поверх той веревки, за которую его тащили. Вокруг хвоста тянется порез. Животное не дергает и мускулом. Оно давно издохло.

Спину кита посыпают белым пухом из корзин. Старый, но проворный колюж из дома Маки залезает на тушу. Подняв копье двумя руками, он вонзает его в животное. Наконечник погружается в плоть, и оттуда течет кровь с прозрачной жидкостью. Старик ведет лезвием по спине и боку кита вниз, к песку, вырезая прямоугольник. Закончив три стороны, он меняет копье на орудие поменьше — нож с широким лезвием, который вонзает в надрез. Потом вырезает кусок плоти кремового цвета и начинает спускать его. В воздухе распространяется теплый аромат свежей бойни.

Колюж сбоку от кита протягивает руки к спускаемому куску, а когда кусок доходит до земли, отрезает, и тот складками опадает на берегу.

Несколько человек водружают кусок на шест, который несут четверо. Шест провисает под этой тяжестью. Они несут мясо в дом, медленно ступая по тропе. Проворный старик с копьем идет за ними. Маки смотрит им вслед, и я знаю, что он доволен, даже чуточку горд.

Теперь, когда он стоит близко, я вижу узор у него на шляпе. На ней изображен кит, а когда Маки поворачивает голову, я вижу преследующих кита людей, их челнок плывет по волнам, протянувшимся по краю шляпы. Маки зовет, и на спину кита забирается второй человек. Он тоже отрезает кусок мяса, который так же несут в дом. За ним следует третий, потом четвертый и так далее. Куски исчезают в разных домах. Наконец показывается скелет, и, когда из него вываливаются органы, поднимается ужасная вонь. Она привлекает стаи ворон и чаек, даже белоголовых орланов. Не в силах больше терпеть, я покидаю берег.

Возле дома Маки горят четыре костра. В каждом — гладкие камни для готовки. Краснощекие женщины, присматривающие за кострами, со смехом перебрасываются шутками и передвигают щипцами камни среди горячих углей и огня.

Другие женщины помогают друг другу нести емкости с водой, которую переливают в четыре огромных чана. Женщина с ножом зовет Инессу, и та говорит мне:

— Шуук. Усу би лау атксеи лау[43].

Хватает меня за руку и тащит в лес.

Мы идем по тропе туда, где я бросила свой хворост. Она чуть подсохла: последний раз дождь шел позавчера. Свет отражается на мягком мху, покрывающем деревья и гнезда на земле, и все вокруг зеленое. Впереди что-то шуршит в кустах. Тропу перебегает белка с таким же рыжим мехом, как у Жучки. Она прыгает на дерево и взбирается по нему, стрекоча и ругаясь на нас.

Дойдя до брошенного хвороста, мы с Инессой делим