Югославия в огне - Ольга Ивановна Обухова

Диана молчала.

– Вы спросили – боюсь ли я, что вам развяжет язык гестапо. Да, боюсь. Но одновременно – нет. Потому что гестапо вряд ли удастся вас поймать. Вы слишком умело работаете. Как будто профессионально готовились к этому, хотя мы знаем, что это не так. Значит, у вас есть природный талант. Дар, который проявился в этих военных условиях. Я сделал этот вывод после того, как детально проанализировал вместе с Иваном Краячичем все ваши операции. Вы же понимаете, что я не просто так предложил вам сотрудничество… К сожалению, сам Иван застрял на партизанской территории и вряд ли скоро вернется в Загреб. Мне же ряса священника официально признанной властями церкви дает гораздо более широкие возможности.

– Если я вам скажу, что мне надо подумать, вы это поймете правильно?

Петр Ковалев кивнул:

– Конечно. Ведь Сталин так учит наших сотрудников: «Агентов иметь не замухрышек, а друзей – вот высший класс разведки». Но в своих размышлениях вы не должны упустить один аспект. Как только война закончится, все, кто был связан с усташами, автоматически превратятся в преступников и изгоев. Повезет лишь тем из них, кто успеет бежать из Югославии – они хотя бы сумеют сохранить свои жизни, правда, на десятилетия вперед станут жалкими изгнанниками, которым придется прозябать в лагерях для беженцев. Все же остальные будут подвергнуты жесточайшим репрессиям – это неизбежно. В таких условиях все будут только мечтать о такой охранной грамоте, какую дает сотрудничество с партизанами. А уж тем более – с советской разведкой, это высший тип охранной грамоты. Вас это, разумеется, не касается – вы уже заслужили свою репутацию организацией поэтического вечера фон Ромберга, своими действиями в Триесте… Просто при приближении конца войны неизбежно наступит такой момент, когда хорваты будут буквально осаждать нас предложениями о сотрудничестве. И тогда уже мы будем придирчиво выбирать, кого взять, а кого – отставить. Вы не будете против, если я вручу вам корзинку фруктов на прощание? Хочется порадовать маленького Степана свежим виноградом и мандаринами.

Площадь Петра Прерадовича была тускло освещена одним-единственным фонарем – лампы во всех остальных были выключены из-за экономии. Диана приблизилась к Преображенскому собору и замерла, всматриваясь в его темные очертания. Собор был весь темный, но где-то в его глубине теплился слабый огонек, отражаясь в стеклянном переплете окна. Значит, внутри кто-то был…

Чувствуя, как гулко колотится ее сердце, женщина толкнула тяжелую дверь и оказалась внутри. В соборе было так тихо, как может быть только в зимнем лесу ночью. Но через несколько секунд перед алтарем появилась знакомая фигура. Ковалев сделал ей знак, чтобы она шла к нему. Когда Диана поравнялась с ним, он так же молча сделал ей знак, чтобы она следовала за ним, и по крутой каменной лестнице спустился в небольшую крипту под алтарем. В крипте было очень темно – колеблющийся огонек двух свечей едва рассеивал полумрак. Диана опустилась на тяжелую деревянную скамью, Петр уселся напротив нее. В крипте едва уловимо пахло сыростью, тишиной и забвением. Вокруг не было видно никаких захоронений или рак с мощами. Возможно, их просто скрывала темнота…

– За почти сто лет существования храма здесь так никого и не захоронили, – сказал Ковалев. – Поэтому сюда никто и не спускается – разве что рабочие во время ежегодного осмотра храма в поисках протечек. Но здесь их, слава богу, нет. Помещение обследовали с помощью специальной аппаратуры и не нашли никаких потайных микрофонов, никаких слуховых труб или проводов – всего, что так любит гестапо. Так что мы можем говорить свободно. А если в основную дверь кто-то войдет, то нас предупредит своим звоном колокольчик, который я там установил. За тобой никто не шел? Все было тихо?

– В Загребе вообще очень тихо. Особенно в столь поздний час. Люди стараются экономить электричество, поэтому ложатся рано и встают с рассветом.

– А вот на южном фланге советско-германского фронта наступили как раз очень жаркие дни. Недавно Гитлер подписал директиву, в которой приказал овладеть всем восточным побережьем Чёрного моря, чтобы СССР лишился и черноморских портов, и всего черноморского флота. Фашисты хотят отбросить нас к тем временам, когда в районе Черного моря не было ни одного русского человека. Собственно, так и было всего два столетия назад. А оттуда, через Кавказ, они собираются двигаться к Волге, чтобы сомкнуть свои клещи в районе Сталинграда. Такого опасного положения не было еще со времен битвы под Москвой. – Ковалев помолчал. – Ключом к захвату черноморского побережья немцы считают Новороссийск. Овладев им, они хотят двигаться дальше на юг, вплоть до границ Турции. Поэтому для захвата Новороссийска они сосредоточили мощную группировку. Там и пехота, и горнострелковые части, и корабли, и морской десант. Гитлеровцы также собрали и всех способных воевать румын и тоже двинули их к Новороссийску – получилась почти целая армия. Но для нас главную опасность представляет добровольческий полк СС «Варяг» из русских эмигрантов и военнопленных, которому два дня назад приказали готовиться к десантной операции в районе Новороссийска. Основная часть этого полка базируется в Белграде, там же находится и его командир Михаил Семенов, которому присвоили чин гауптштурмфюрера СС. Но еще один батальон формируется в Карловаце. Туда направляют всякую нечисть из лагерей для военнопленных на территории Австрии, Италии и Словении, согласившихся на посулы гитлеровцев и готовых воевать против своих же соотечественников. А вот этого хотелось бы избежать. Если русские в немецкой форме открыто пойдут на русских в форме Красной армии, картинка получится очень нехорошая.

Одна из двух свечей наконец разгорелась, и теперь Диана ясно видела лицо Ковалева – слегка осунувшееся, напряженное, видела непокорную прядь волос над его лбом, которая, казалось, седела на глазах.

– Я пытался выйти на связь с бывшим царским поручиком Александром Ломановым, который по поручению Семенова командует хорватским батальоном и набирает в него людей. Сам Ломанов живет в Загребе и почти ежедневно курсирует между ним и Карловацем, где в бывших австрийских казармах, построенных еще при эрцгерцоге Карле II, проходят обучение «добровольцы». Но на мое предложение прийти в церковь Ломанов отказался, бросив, что не верит ни в Бога, ни в черта. Вот так… Настаивать я уже не могу – он сразу сдаст меня немцам. А у тебя в этом плане возможности более широкие. Ты не носишь рясы и можешь использовать