Дракон среди нас - Ирина Вадимовна Лазаренко

Тишина звенела. Тишина требовала ответа: зачем потомок побеждённых драконов пришёл к месту, которое хранит память гнома, одного из победителей?

«Скоро нас позовут на последнюю битву…»

Илидор помотал головой. Едва ли Хардред Торопыга сражался в войне с драконами. Был в подземьях в то время — да, а чтобы сражался… Кочерга его знает, где Торопыга раздобыл ту кожаную тряпку и зачем нанёс на неё знакомый всякому гимблцу призыв, но на настоящих гномских хоругвях и знамёнах никаких рун не травили. Во всяком случае, на те знамёна и хоругви, которые Илидору доводилось видеть в Гимбле, были нанесены только отрядные знаки. И дракон повидал их немало: у городских и приглубных стражих, в хранилищах векописцев, в харчевнях и гильдийных цехах.

На настоящих гномских хоругвях не травили надписей, но откуда об этом знать жителям людского городка Лиски в надкаменном мире, далеко-далеко от северных такаронских подземий?

Едва взглянув на хоругвь, Илидор пошёл к единственному интересовавшему его предмету — кожаному лоскуту.

Да, Хардред был тем ещё прохиндеем, и в его прохиндейство хорошо укладывалась история про поддельную хоругвь, самовлюблённую выдвижку, лихой морской разбой и пиратский клад. И о его потомках — приличных гномах, которые не желали знать никаких подробностей про своего непоседливого предка. Сгинул вдали от дома — и ладно. А так мы, конечно, к нему со всем почтением.

Тишину проткнул грохот: в зале что-то свалилось со стула и пьяно возорало.

Илидор очнулся и осознал, что смотрит на слегка смазанные руны, гласившие: «…или пусть забудется моё имя — Хардред Торопыга и…» здесь непонятно, но, видимо, «затупится моя секира»… Кровеплюйка? Кровопийца?

Илидор не ошибся: на тряпице-кожице Хардред написал о кладвище, или, как говорят гномы, потайке — месте, где спрятал драгоценные камни, в которые обращал монеты и вещички, собранные в набегах и странствиях. Описание кладвища — путаное, не все руны знакомы Илидору, не все он может прочитать и совместить в сейчашнем волнении, ясно лишь то, что место это существует и находится оно в море.

Сохранилось ли кладвище спустя двести лет? Взгляд дракона скользит по рунам, но голова отказывается вчитываться в них, голова играет огненными сполохам возбуждения — тайна, старый клад, возможность решить задачу Йеруша в упоительном приключении, которое сулит столько нового, неизведанного, непощупанного прежде; и тоненькой ниточкой мечется меж этих сполохов осколок рассудительности, который верещит: в любой момент Клинк Скопидом может подняться из-за стола, подойти к выдвижке и увидеть, что засов открыт, нужно бы немедленно сливаться отсюда!

Но руны манят, шепчут, изгибаются в неровном свете лампы, отсветы ломают тени, пляшут на доспехе и сероватом булыжнике в соляных разводах, на обломке большого ключа и огромном клыке, подобном медвежьему, на пустом затасканном кошеле с нечитаемыми, затёртыми рунами, на прочем барахле, которое то ли принадлежало когда-то Хардреду, то ли просто создаёт наполненность выдвижки.

Сквозь сполохи восторгов и возбуждений в голове Илидора то и дело прорывались ещё ошмётки холодной рассудительности, бубухали в виски дельными вопросами. Много ли ценностей буйный гном не успел прогулять, пропить, прокутить? Надо думать, ещё что-то он передавал тогда своей семье, живущей в Лисках. Сколько драгоценных камней он мог собрать в своём кладвище-потайке, и что это за камни?

Положим, если вот эта чёрточка — часть руны ист, а не трещина на коже, то в кладвище Хардреда около двух десятков драгоценных камней. Сколько это может быть в деньгах и в костюмах для подводного плавания? Сохранилось кладвище или его давно уже смыла вода, или нашли и разграбили люди моря? Как быть с тем, что к нему, Илидору, эти ценности не имеют решительно никакого отношения? Хардред оставил указания для своих потомков, а вовсе не для какого-то дракона, который забредёт в город спустя двести лет!

Илидор так увлёкся разгадыванием полурасплывшихся рун, что даже не услышал, как открылась дверь.

— Ты какой кочерги тут делаешь? — взрокотал Клинк Скопидом.

* * *

Изнутри Йеруша разрывало на части негодование, чувство мощнейше ущемлённой справедливости требовало немедленного отмщения и воздаяния, — и в то же время снаружи, извне, из безумного рехнувшегося мира давили на Йеруша ужас и беспомощность, от которых леденело в животе.

Он оказался совершенно один посреди холодного, злого, враждебного мира, у него не было никаких способов повлиять на эту глухую враждебность. Реальность поломалась и грозила поломать Йеруша Найло, а он и прежде-то был не особенно целым.

Он сидел на кожаной котомке, за спиной его мрачнели запертые городские ворота и высоченная стена, рядом стоял маленький дорожный рюкзак. Большой остался в спальном доме. Йерушу даже не позволили забрать все вещи, когда вышвыривали его за городские ворота с наказом больше никогда не возвращаться в Лиски, больше не сметь омрачать покой горожан своими «позорными наветами, подозрительными познаниями в чём ни попадя и непостигаемой связью со всяческой нечистью».

Очень странным сочли в городской канцелярии тот факт, что Йеруш Найло обнаружил в городе болотного вомперца, тварь зело хитрую и в города обычно не ходящую. Наверняка Йеруш Найло просто знал, что она там. Вернее всего, сам же ее и приманил, как-то затащил в Лиски — быть может, приволок в своём огромном рюкзаке. Гнусно втёрся в доверие к добрым горожанам, подвергал их опасности, играл на их страхах, жаждал получить денег и славы, а может, даже должность при городском совете!

Хорошо, что зауряд-ревнитель Тархим, повышенный теперь до полного ревнителя, раскрыл коварный план Йеруша Найло. И теперь пусть Йеруш скажет спасибо, что ему позволяют убраться поздорову из этого почтенного города, не накладывая на него повинных выплат, не запирают в казематы, не тащат на судилище, не рубят головы. Исключительно потому, что подобные мероприятия повлекли бы за собой многие хлопоты, включая необходимость списываться с неведомым Университетом в далёких эльфских землях. Словом, пусть Йеруш Найло убирается из города, пока городские власти не передумали просто выставить его за ворота и воспретить возвращаться.

Тархим смеялся, когда Йеруша гнали из города.

— Как там учёные за твоим плечом, сильно помогли? — издевательски бросил в спину напоследок, когда уже почти захлопнулась воротная калитка.

Никаких денег, разумеется, Найло не получил и вообще ничего не получил, помимо жесточайшего унижения. А потерял множество всего, включая последние собственные деньги и целый рюкзак вещей, нужнейших в работе и странствиях. Потерял кураж и убеждённость в своей способности как-нибудь выкручиваться из передряг. И веру в хоть какую-то справедливость, честность, упорядоченность этого мира.

Незримо стоящая за плечом череда великих учёных,