Фортуна Флетчера - Джон Дрейк

И она замолчала.

Я все еще боролся с недоверием, когда меня накрыла вторая волна изумления, когда я понял, что это значит. Я наконец узнал своего врага, и мне отчаянно хотелось рассказать Сэмми. Поэтому сначала я сказал Кейт, что отныне она будет в моем кубрике с моими товарищами — и да помилует Бог любого, кто нанесет ей малейшее оскорбление! Затем я оставил ее на время в ее маленькой палатке и вернулся на нижнюю палубу.

Но Сэмми отказался просыпаться, и мне пришлось ждать до утра, когда я ходил взад-вперед по палубе с боцманом и его помощниками, крича и вопя и помогая ленивым матросам выбираться из гамаков навстречу новому дню.

И какая же это славная забава для парня! Вся хитрость в том, чтобы застать их врасплох. Быстрый толчок плечом вверх, и ты можешь вывернуть их из гамаков и отправить в полет на палубу в пяти футах ниже, прежде чем они даже проснутся. Так что во всей этой суете раннего утра, укладывая гамаки в коечные сетки и дра́я палубы, я так и не поговорил с Сэмми, но в итоге мне это и не понадобилось, ибо вскоре я столкнулся лицом к лицу с лейтенантом Уильямсом.

Сначала я все еще не мог поверить в то, что было у меня на уме. Один его вид изгонял все мысли о том, что в таком теле может существовать что-то плохое. Прирожденный лидер с дьявольским обаянием. Трудно поверить в дурное о красивом лице. Он приветствовал меня как всегда, дружелюбно, но не допуская фамильярности, легко сохраняя дистанцию между офицером и матросом. Или, по крайней мере, он пытался, но что-то изменилось.

Я увидел это, когда он посмотрел на меня: быстрый взгляд вниз и секундное дрожание улыбки. Такого никогда раньше не случалось, и это было и исчезло в одно мгновение. Но я это отчетливо увидел, искра страха, высеченная из него шоком момента, ибо я тоже изменился. Я пристально смотрел на него в ответ и думал: «Ну что ж, мерзавец, посмотрим, что ты сможешь сделать теперь, когда я готов!»

Так что это действительно был лейтенант Уильямс. С этого момента я это знал. И все же это было самое поразительное. Он был черносердечным, кровожадным мерзавцем и, по всем рассказам, извращенным существом. Но он также был лучшим офицером на корабле, которым все восхищались и которого любили на нижней палубе: разве Норрис не отказался от шанса вернуться домой к семье, чтобы не разочаровать его? Но если это был он, то почему именно он?

Когда я все-таки обсудил это с Сэмми, он покачал головой.

— Не спрашивай меня, — сказал он. — Что меня беспокоит, парень, так это то, что если ты увидел это в его лице, то и он увидел это в твоем. Он предупрежден, и Бог знает, что он теперь сделает!

24

То, что сделал лейтенант Уильямс, стало неожиданностью. Это было подло и хитро, и, полагаю, для него было типично так точно определить мое самое слабое место и знать, как именно его использовать. И это было быстро. Он сделал свой ход в ту же ночь, после того как я впервые посмотрел ему в глаза и понял, кто он.

Я был занят внизу, в каюте боцмана, с его записями. Мое притворство о продаже каната вернулось, чтобы преследовать меня. Я упомянул об этом лишь как о части своего плана сойти с корабля, но теперь эта идея мучила меня. Неважно вся эта морская чепуха. Этот непроданный канат был делом чести. Это был вызов той части меня, которой я гордился. Я как раз сумел все красиво уладить, когда появился Сэмми. Он был явно обеспокоен, но не говорил, в чем дело, и отвел меня в тихий уголок нижней палубы, где, прижавшись к борту и обхватив колени, сидел Джонни Бэсфорд, и по его щекам катились крупные слезы. Когда мы опустились рядом с ним на колени, он узнал меня и отвернулся.

— А ну-ка, прекрати! — резко сказал Сэмми и повернул его ко мне лицом.

В тусклом свете огромного пространства вокруг раскачивались в своих гамаках матросы свободной вахты, и мы говорили шепотом.

— Ну вот, — сказал Сэмми, — скажи, что тебе жаль, Джейкобу, как я тебе велел, и он не обидится. — Сэмми повернулся ко мне. — Твой друг его допрашивал. Он сказал Джонни, что он…

— Он сказал, что выпорет меня, правда, а я ничего не делал! — несчастно проговорил Джонни. — Он заставил меня рассказать…

— Это не вина Джонни, — сказал Сэмми, — он не выносит порки, все это знают. Этот ублюдок зажал его в угол и все из него вытянул.

Сэмми вздохнул и посмотрел на меня.

— Джейкоб, прости, дружище, но Джонни слушал, когда мы были на берегу. Мне следовало быть осторожнее. Он все слышал и теперь рассказал Уильямсу. Он рассказал ему все о том, как ты расправился с тем боцманом на «Булфроге».

— И он сказал… он сказал… — Джонни заикался и бормотал, подыскивая слова, — он сказал, что отправит на берег письмо. Он положит его в свой морской сундук, так что, что бы ни случилось, оно дойдет до тех, кто на берегу… до его брата и матери. Чтобы они знали, что ты сделал… И он смеялся надо мной, правда… Прости, Джейкоб.

Затем, закончив свой рассказ, он высморкался в пальцы и вытер их о штаны, весьма ободренный своим признанием. Он счастливо улыбнулся.

Сэмми обнял его за плечи и посмотрел на меня в поисках согласия.

— Джонни не виноват, — сказал он. — Это не его вина.

В тот момент я бы с радостью повесил Джонни на грот-рее и смотрел, как он задыхается. Но это бы не помогло. Так что я смирился и выдавил улыбку.

— Все в порядке, Джонни, — сказал я. — Ты не мог ничего поделать.

В конце концов, мы были всего в нескольких днях от неминуемого столкновения с французами. Как бы блестяще капитан Боллингтон ни спланировал дело, и какой бы удачливой ни оказалась наша судьба, некоторые из нас наверняка погибнут. Уильямс мог быть мертв до