Первый Выбор - Канира

— И что семья, — добавил один из других падших, — это не только кровные связи. Это выбор продолжать любить, несмотря ни на что.

Я кивнул. Урок был усвоен.

Пространство вокруг нас начало возвращаться к своему первоначальному состоянию. Лес смыслов медленно растворялся, но не исчезал — он интегрировался в ткань реальности, становился частью Пандемониума. Отныне это место будет не просто хранилищем артефактов, но живой библиотекой историй и связей.

Крылья Люцифера остались в центре сферы, но теперь они были окружены не пустотой, а тонкой сетью светящихся нитей — связями, которые соединяли их со всем мирозданием. Каждое перо рассказывало историю, каждая история была связана с тысячами других.

— Теперь я понимаю, зачем он хранит их, — сказал Молох, глядя на крылья.

— Не затем, чтобы причинять боль, — ответил я. — А чтобы помнить о том, что даже в самых тёмных моментах остаётся место для любви.

Мы стояли в тишине, каждый погружённый в свои размышления. Битва закончилась не победой одной стороны над другой, а пониманием того, что противоположности могут существовать в гармонии.

В воздухе всё ещё висел аромат того единственного цветка, который Тьма взяла с собой. Половина света, половина тьмы, но цельный и прекрасный. Символ того, что мы все — части одного великого замысла, который больше любого из нас.

Закрыл глаза и почувствовал, как последние отголоски битвы растворяются в спокойствии. Где-то в глубинах мироздания Отец и Тьма вели свой разговор, исцеляя раны, которые длились эоны. Где-то на Земле Сусанно рассказывал сестре о том, что видел в лесу смыслов. Где-то на Земле Люцифер поднимал голову, чувствуя, как его крылья, хранящиеся в Пандемониуме, вибрируют от новых пониманий.

И где-то во мне самом зарождалась надежда, что следующий Выбор этой бесконечной истории будет написан не кровью и огнём, а пониманием и любовью.

Я хочу увидеть брата, рассказать ему всё, помириться и сказать, что Мать, вернулась.

Сказать, что он может вернуться.

* * *

Глава 17

Москва встретила меня серым октябрьским утром. Дождь барабанил по крышам автомобилей, превращая асфальт в зеркало, отражающее неоновые вывески и жёлтые огни фонарей. Я шёл по Тверской улице, растворившись среди спешащих людей, каждый из которых нёс в себе целую вселенную надежд, страхов и мелких радостей.

След Азазеля привёл меня сюда, в сердце этого древнего города, где православные купола соседствовали с стеклянными башнями современности. Запах его присутствия был едва уловимым — смесь серы, старых книг и того особенного аромата, который появляется, когда кто-то слишком долго играет с судьбами смертных.

Три часа, думал, наблюдая, как молодая женщина в красном пальто останавливается перед витриной ювелирного магазина. Она смотрела на кольцо с бриллиантом, и в её глазах я видел мечту о свадьбе, которая, возможно, никогда не случится. Рядом с ней прошёл пожилой мужчина в потёртом пальто, в кармане которого лежала последняя сотня рублей — всё, что осталось от пенсии до следующего месяца.

Всего три часа назад я покинул Пандемониум, оставив падших ангелов размышлять над уроком, который преподала им встреча с Матерью. Молох обещал передать остальным в Аду, что прощение возможно, если они готовы изменить свой путь. Но сейчас моё внимание было сосредоточено на другой проблеме — на том, кто осмелился нарушить Правила.

Правила. Я создал их тысячелетия назад, после того как понял: свобода воли — это не предложение, а требование. Четыре простых принципа, нарушение которых каралось моим непосредственным вмешательством:

Первое: Никто из бессмертных не имеет права напрямую влиять на решения смертных, определяющие их судьбу.

Второе: Никто не может лишать смертного права на выбор, даже если этот выбор приведёт к страданию.

Третье: Никто не может использовать свою истинную сущность для принуждения смертных к поклонению или служению.

Четвёртое: Любое вмешательство в естественный ход времени в мире смертных карается немедленно.

Простые правила. Фундаментальные. И Азазель их нарушал уже несколько раз.

Я свернул в переулок между старыми зданиями и на мгновение позволил себе увидеть мир глазами Архангела. Нити судеб тянулись между людьми как паутина света, некоторые яркие и прочные, другие тусклые и готовые порваться. Но в нескольких местах я видел тёмные узлы — точки, где чья-то воля была согнута внешней силой. Следы работы Азазеля.

Азазель, мысленно обратился я к своему древнему знакомому. Что ты делаешь, старый дурак?

Конечно, ответа не последовало. Он знал, что я иду за ним, и старался маскировать своё присутствие. Но после встречи с Тьмой, я снял ограничение на время, пока их не возвращая на своё место. Я мог чувствовать каждую ложь, каждое искажение реальности в радиусе нескольких миров.

Дождь усилился, и люди вокруг меня раскрыли зонты или забежали под навесы. Я остался стоять посреди тротуара, позволяя каплям проходить сквозь мою человеческую форму. Рядом со мной остановился мальчик лет семи, он вырвался из рук матери и с восторгом подставил лицо дождю.

— Дима, немедленно иди сюда! Простудишься! — крикнула женщина, но в её голосе не было настоящего гнева. Только усталость и нежность.

Мальчик обернулся ко мне и улыбнулся, словно узнав родственную душу.

— Дядя, а вы тоже любите дождь? — спросил он, не обращая внимания на мокрые волосы.

— Да, — ответил я, улыбнувшись. — В дожде есть что-то честное. Он не притворяется чем-то другим.

— Дима! — Мать подбежала и схватила сына за руку. — Извините, — обратилась она ко мне, — он у нас непоседа.

— Ничего страшного, — ответил я. — Непоседы делают мир интереснее.

Они ушли, но улыбка мальчика осталась со мной. В ней было то же самое качество, которое я увидел в лесу смыслов — способность находить радость в простом, создавать связи из ничего. Именно это Азазель и пытался использовать в своих целях.

Я продолжил движение по городу, следуя за всё усиливающимся следом. Прошёл мимо Красной площади, где туристы фотографировались на фоне собора Василия Блаженного, не подозревая, что купола церкви слегка светятся от присутствия архангела. Свернул на Никольскую улицу, где уличные музыканты играли мелодии, которые заставляли людей останавливаться и слушать, забывая о спешке.

Москва, подумал, наблюдая за этой симфонией человеческой жизни с интересом. Город контрастов. Здесь древность соседствует с современностью, богатство с бедностью, надежда с отчаянием. Идеальное место для кого-то вроде Азазеля.

Он всегда любил сложности, мой бывший брат. В