Великая охота на ведьм. Долгое Средневековье для одного «преступления» - Людовик Виалле

Описание, сделанное впервые – или одним из первых – Жаном де Лери, без сомнения, призывает принимать во внимание, что обвиняемые по делам о ведовстве могли страдать определенными нервными заболеваниями или даже психическими патологиями. Объяснить Великую охоту одной лишь этой причиной было бы, разумеется, абсурдно, в таком случае не следовало бы писать эту книгу. С другой стороны, нет оснований считать, что расстройства, дожившие до наших дней, не были свойственны населению на излете Средневековья. Говоря об обвиняемых, мы, с одной стороны, вспоминаем о расстройствах, происхождение которых, не обязательно психическое, но даже и органическое – до сих пор не имеющее четкого определения, – связано с симптомами нейромышечного перевозбуждения, часто сопутствующего состояниям тревоги, таким, как спазмофилия, поражающая преимущественно женщин, особенно молодых; с другой стороны, мы обращаем внимание на психические заболевания, имеющие форму шизофрении или бредовых психозов, о которых также известно, что они проявляются в основном в период перехода от подросткового возраста к взрослому.

Размышляя о мужчинах и женщинах, считавших себя одержимыми, приходишь к мысли, что признание прямого влияния демона могло быть способом защиты от психического разложения, разрушения личности: источник зла объективировали, чтобы избежать шизофрении, но в результате получали глубокий невроз. В частности, именно таким кажется случай «одержимой из Нанси», Элизабет де Ранфень (1592–1649), основательницы ордена Нотр-Дам-дю-Рефюж. Одержимая плотским грехом, она велела приговорить собственного врача Шарля Пуаро, заявив, что он околдовал ее, и сделала из него столь необходимого козла отпущения. Хорошо известно, что сегодня, особенно с начала 1960-х, в Соединенных Штатах существует довольно много индивидуальных и групповых адептов сатанизма, более-менее искренне убежденных в существовании дьявольского заговора.

Психическая хрупкость и нервозность могли быть и у обвиняемых в ведовстве, и у их предполагаемых жертв. Тогда из приведенных выше строк следует, что необходимо оставить место для подхода, возможно, имеющего недостатки, но явно необходимого, опирающегося на ретроспективную диагностику, проведенную исходя из более-менее восстановленной на основании изучения источников эпохи относительно достоверной клинической картины. Первопроходцы, воссоздававшие историю психиатрии, устанавливали связь между своей дисциплиной и историей, связь, без сомнения, несравнимую – и поддержанную их последователями – с другими областями медицины. Попутно они с самого начала завели интересующее нас досье, документируя связи между обвинением в ведовстве и психическим заболеванием. (T. Остжан «Психиатры-историки»*).

Во Франции основы истории психиатрии были заложены врачами – основателями дисциплины в первой трети XIX века: Филиппом Пинелем из лечебницы Сальпетриер, автором медико-философского трактата «О психических расстройствах, или о маниях», вышедшего в 1800 году; его помощниками Огюстеном Жакобом Ландре-Бовэ и Жаном Этьеном Эскиролем «О психических заболеваниях, рассматриваемых с точки зрения медицины, гигиены и судебной медицины» (1838, труд, где среди множества статей есть и статья «Демономания»); Франсуа Леретом из Бисетра, который в своей работе «Психологические фрагменты о безумии» (1834) интересуется прежде всего механизмами веры в одержимость, колдовство и видения («Бредовое воображение рождало чудеса, крепкая вера объясняла их, а мысль оставалась рабыней ига, созданного ею самой») и склоняется, в частности, к психопатологии итальянских христианок-мистиков; наконец, Улиссом Трела в работе, более приближенной к труду историка («Исследования по истории безумия», 1839), ученика Эскироля и в то же время видного французского политического деятеля периода Июльской монархии и начала Третьей республики; Луи Кальмейлем, врачом из Шарантона, приюта для умалишенных, которым руководил Эскироль. Все эти врачи ведут диалог со своими предшественниками времен Античности, и в первую очередь с Гиппократом и Галеном; они вписывают их первые шаги в долгую историю, приводящую их, по словам Жаки Пижо, к «Воротам психиатрии»*.

В двухтомном сочинении «О безумии с точки зрения патологии, философии, истории и права» (1845) Кальмейль, посвятивший докторскую диссертацию проблемам эпилепсии, обращается к трактатам по экзорцизму и колдовству, опубликованным с начала XV века. Исследуя источники и привлекая дополнительные примеры (от «теомании» Жанны д’Арк до эпидемий одержимости в женских монастырях нового времени, с привлечением данных ликантропии и вампиризма), он выделил различные типы состояния, именовавшегося в тот период мономанией (бред, причиной которого является навязчивая идея), термином, исчезнувшим в следующем поколении врачей, в частности уже в трудах Шарко и его учеников. Кальмейль подчеркивает, что в XV веке «функциональные аберрации, представляющие безумие, чаще всего неизвестны. Визионеров и многих мономаньяков зачастую приговаривали к смерти как еретиков»; в следующем веке «природа множества нервных расстройств, нескольких видов мономаний продолжала оставаться неизвестной. Сумасшедшие часто погибали на кострах». Часто, но не всегда.

Для Кальмейля врачом, «разработавшим подлинные основы умственной патологии», является Иоганн Вейер (1515–1588), известный своим отрицательным отношением к ведовским кострам. Те, кто интересуется охотой на ведьм, непременно столкнутся с этой личностью, однако нам необходимо внимательно изучить то, что говорилось до него, как клириками, так и врачами. Речь не идет об углублении в историю безумия; какие бы слова ни употреблялись, чтобы именовать ее или изучать на протяжении веков (мания, истерия, невроз), область эта необъятна и предполагает погружение в устройство и эволюцию воображаемого мира Запада. И все же, работая, образно говоря, «на негативе», мы можем разглядеть отдельные ее вехи. Если мы допускаем, что определенное число обвиняемых в колдовстве страдало умственными расстройствами, вряд ли стоит двигаться дальше. Но мы с большой степенью точности можем проследить, как в конце Средневековья пытались спасти заподозренных в колдовстве мужчин и женщин.

Болезнь души

В монументальном комментарии к «Канону» Авиценны (980–1037), составленном между 1432 и 1453 годом и напечатанном в Лионе в 1498-м, врач Жак Деспар развивает очень интересное суждение относительно роли трудностей и бедствий его эпохи в приступах меланхолии. Эта «болезнь души» – согласно удачному выражению Платона – имела несколько стадий: от печали до депрессии, проходя через стадии экзистенциальной тревоги, которые античные авторы называли taedium vitae, и являлась источником страданий как психических, так и физических. В этом смысле меланхолия начиная с Античности, ставила вопросы взаимоотношений между душой и телом, и могла лишь завораживать людей Средневековья, таких как врач и философ-теолог, а также всех тех, кто намеревался исследовать мир психических заболеваний, или психопатологию. Попутно она являла собой исключительную возможность для развития медицинской мысли, понимаемой здесь как нечто более широкоохватное, нежели нозографическое описание, если вслед за Джекки Пижо мы считаем, что «западная медицина изначально родилась как общий дискурс о человеке и его отношении к миру» (беседа с Роже-Полом Друа, Le Monde, 25 сентября 2008).

Великий персидский ученый Авиценна определял