Адъютант Бухарского эмира - Виктор Иванович Носатов

— Спасибо тебе, сынок, что ты не оставляешь меня в неведении того, что творится при дворе сильных мира сего. Отдавая тебя в услужение эмиру, я знал, что ты рано или поздно сможешь помочь мне. Скажу тебе больше: в последнее время мне приходится все чаще и чаще сталкиваться со случаями открытого неповиновения не только воинов ислама, но и их военачальников. Особенно тогда, когда я пытаюсь навести в своем войске порядок. Недавно я получил письмо от верного мне курбаши Исхака, который пишет, что балакские баи, живущие в Куратагском районе, подняли восстание. И самое страшное в том, что подняли они священное знамя ислама не против Советов, а против братьев своих правоверных. Только после того, как я отправил на подмогу моих верных нукеров, выступление удалось подавить, а недовольных баев припугнуть, но надолго ли? В Гермском районе почти все воины, мобилизованные нами из племени Карлюк, разбежались по своим домам, кишлакам и стойбищам. И собрать их обратно просто невозможно. Мой мальчик, я тебе бесконечно доверяю и думаю, что эти мои слова гнева и печали не достигнут ушей моего повелителя. Тем более, что у тебя будет чем усладить его слух.

Ислам-бек достал из своего походного сундука, где хранились самые важные документы, небольшой пакет и пригласил Темир-бека к столу.

— Вот последние сводки боевых действий моджахедов ислама против Советов. Мне кажется, что эмир будет доволен результатами и в конце концов заставит прижимистых британцев раскошелиться. Они хотели результативных побед — они их получат. Еще немного времени, и мы в полной мере подготовимся к выступлению на Бухару, и тогда держитесь, Советы! Я также, как некогда мой древний предок Чингисхан, смету на пути к освобождению наших земель все препятствия. После меня останется только прах и пепел. — Ислам-бек почувствовал, что немного переигрывает, и осекся. — А теперь, мой дорогой, я приглашаю тебя отведать со мной свежей конины и выпить освежающего напитка степей.

Насытившись, Темир-Бек попросил отца отпустить его в родной кишлак Кохи-Саяд, благо, что до него от лагеря Ислам-бека было недалеко.

— Я давно хотел побывать на родине, навестить своих друзей и знакомых, которых уже многие годы не видел. Позвольте мне посмотреть на родной дом, вспомнить моих родных.

— Хорошо, съезди, мой мальчик. Я дам тебе в дорогу своих нукеров.

— Не надо, отец, вы же знаете, я сам смогу за себя постоять!

Из долины в Кохи-Саяд вела новая дорога. С высокого склона, где был разбит лагерь воинов ислама, было видно, как, попетляв по предгорьям, она вдруг резко ползла вверх, на высокогорный перевал. А с перевала уже было рукой подать до родного кишлака.

Без устали проскакав почти всю ночь, Темир добрался до селения лишь с первыми лучами солнца. Но, несмотря на раннее утро, жизнь там уже била ключом. Это и понятно, ведь забот у жителей высокогорного кишлака намного больше, чем у жителей долины.

Уже на окраине в нос Темиру ударил резкий, дурманящий воспоминаниями детства, запах сжигаемого в очагах кизяка. Он остановил коня и замер на месте, впитывая всеми фибрами души неувядаемые запахи родины, и невольно, как это было давным-давно, когда он был еще босоногим мальчишкой, зацепился взглядом за снежную вершину, возвышающуюся вдали, и долго не мог отвести восхищенного взора от величайшего пика, созданного Аллахом для поддерживания небес. Об этом сказал ему когда-то отец. Хоть и знает он теперь о мире немного больше, чем знают седобородые аксакалы, но эти слова отца он обязательно перескажет своему будущему сыну. Сыну Юлдыз и его, Темир-бека.

Мысль о любимой сразу же всколыхнула все его существо, но прежде чем ее увидеть, он решил выполнить просьбу Белоконя, тем более что дом кузнеца Курбана стоял на окраине. Стегнув ногайкой своего текинца, он на полном скаку подлетел к кузне, из которой доносился звонкоголосый диалог кувалды и молотка.

Спешившись, Темир-бек зацепил поводья за торчащий из глинобитной стены сучок и, отворив дверь, нырнул в знакомое с детства вместилище копоти и огня.

Курбан, занятый своим делом, не заметил гостя. Темир же не спешил отрывать его от работы, а, став в дверях, смотрел на то, как из бесформенного куска железа рождается длинный и широкий горский нож. Ненадолго оторвавшись от ковки, кузнец принялся раздувать огонь с помощью старых, потрепанных мехов. Начинающие тускнеть угли быстро разгорелись, осыпая все вокруг мириадами искр, и казалось, что огненные брызги извергаются ослепительным шлейфом не из печи, а из глаз божественного кузнеца Тванштара, кующего для сонма богов железное оружие. Темир слышал от отца древнюю легенду про божественного кузнеца и теперь воочию увидел его в образе Курбана.

«И в самом деле, как они похожи, — подумал вдруг Темир, не отрывая взгляда от лица мастера. — Только Тванштара ковал оружие для богов, а Курбан для простых людей».

Внимательней присмотревшись, он вдруг заметил кровоточащую ссадину, пересекающую наискосок твердое как скала лицо кузнеца от правого уха к глазу.

Предчувствуя недоброе, Темир окликнул хозяина.

От неожиданности кузнец вздрогнул. Обернувшись и увидев Темира, он не спеша отложил на верстак молоток, сунул остывшую заготовку в самый жар печи, тщательно оттер от сажи и окалины руки и только после этого шагнул навстречу.

— Что случилось? — с искренним участием в голосе спросил Темир. — Неужели вы повздорили со своей молодой женой?

— Слава Аллаху, удар пришелся вскользь, — не замечая по-дружески шутливого тона гостя, угрюмо сказал Курбан. Глаза его сверкнули яростно и решительно.

— Какой удар, о чем вы говорите? Вы, наверное, перетрудились сегодня. Так оставьте работу, отдохните. Сейчас пойдем домой, там ваша молодая жена нальет нам пенистого кумыса, а сестра ее споет свою любимую песенку.

В первый свой приезд в кишлак Кохи-Саяд, после организованного денаусскими разведчиками «освобождения» из плена, Темира сопровождал переодетый пастухом Худайберды. Он-то и познакомил его со своей молодой мачехой, которая оказалась старшей сестрой Юлдыз. Пока он гостил в семье кузнеца, Юлдыз частенько наведывалась к своей сестренке, что позволяло влюбленным изливать свои чувства без свидетелей. Пообещав любимой приехать за ней через несколько месяцев, чтобы навсегда забрать из дома, Темир-бек по независящим от него обстоятельствам не смог выполнить свое обещание и теперь был готов выслушать от любимой самые суровые и горькие упреки. Но слова кузнеца заставили его сердце учащенно и гулко забиться.

— Ничего этого теперь у меня уже нет. Ни жены, ни дома, — оглушили Темира слова друга. С трудом разомкнув пересохшие от волнения губы, кузнец продолжал: — Неделю назад на кишлак налетела шайка контрабандистов