Дырка. Фантасмагория - Артём Владимирович Ляхович

не привык говорить: слова там были нужны не для выражения мыслей или чувств, а как приправа, делающая вкусней взаимное трение. С Вилькой никакого трения не было, и ее слова подбирались совсем близко к внутреннему Лео.

– Ты классный, – говорила она ему. – И по-моему, ты знаешь что-то особенное, чего я не знаю. Не надо рассказывать, – махала она руками на обалдевшего Лео. – Как почувствуешь, что пора, так и скажешь.

Своим девушкам Лео время от времени задавал тот самый вопрос: «Ты знаешь, что такое Дырка?»

Девушки реагировали одинаково – тянули «чё-о-о?». И Лео излагал им свои заготовки, превращавшие Дырку в начало остроумного троллинга. Похихикав, девушки забывали о ней раз и навсегда.

Однажды, болтая с Вилькой в кофейне, Лео вдруг понял, что она тоже девушка. Он знал за ними такую особенность: пообщаешься потесней и думаешь – «как же это я раньше-то не замечал?..» «Наверное, они все-таки колдуют», – думал Лео, глядя на Вильку. С конопушками до ушей (видно, в оригинале рыжая была), с носом, розовым от вкусного кофе и от трепотни с Лео, она была меньше всего похожа на колдунью. И она была очень классная. Ее хотелось обнять и затискать до визга, как собаку.

– Чего так смотришь? – спросила она, и нос у нее стал совсем как у Деда Мороза.

– А ты чего?

– А ты?..

Они смеялись и тыкали друг другу, пока не надоело. Потом Лео сказал:

– Кажется, я почувствовал, что пора сообщить тебе что-то важное.

– Что? – спросила Вилька и порозовела не только носом, но и всей физиономией и даже татушками.

– Точнее, не сообщить даже, а спросить…

– Ну?

– Ты знаешь, что такое Дырка?

– Дырка?.. Какая дырка?

В Вилькином взгляде будто отключили отопление.

Заготовки для девушек здесь не работали, а подходящей у Лео не было. Он пошел ва-банк – и продул. Смачно продул, с треском.

– Ты стебаешься надо мной?..

Вилька вдруг подскочила и вылетела из кофейни.

– Погоди… – сказал Лео хлопнувшим дверям.

Потом посидел немного и побрел домой.

* * *

Но лабиринт у них был один на двоих, и место встречи изменить было нельзя.

Назавтра Вилька пару раз пробежала мимо него, кинув «привет» и «ого, сколько их», имея в виду посылки.

На третий раз ее конопатые щеки уже ползли к ушам. На четвертый она спросила его: «Чё такой смурной?» На пятый выдохнула и прислонилась к стене, то ли смеясь, то ли плача:

– Ну не могу-у-у я так!..

Лео подошел к ней, и она ткнулась ему в плечо:

– Прости, я вчера чёй-то… малость насмурнячила, да? Ты, наверное, про какой-то фильм хотел рассказать? Или группу?

Ощущение Вилькиной пушистой головы на плече было самым острым в жизни Лео. Острей, чем красотки под одеялом.

– Нет, – сказал он. – Не про фильм. Неважно.

– Ты не обижаешься? – Вилькина рука поползла по его плечу, и это тоже было острее всех прикосновений, которые…

Лео ответил так, как только и мог ответить на этот вопрос. Целовалась Вилька смешно, по-птичьи, и нос у нее оказался горячий, а руки вдруг стали твердыми и ледяными, будто их отключили от хозяйки.

Пару дней Лео еще портил свое счастье вопросом – «можно ли ее считать красивой?», но потом вдруг понял, что это фигня. Вот просто понял, и все.

И еще он понял одну удивительную вещь. Поразительную, невероятную, – настолько, что он никогда бы не рискнул подобраться к ней со словами…

– Слушай! А ты знаешь, как называется… ну то, как мы теперь общаемся?

– Может, и знаю, – сказала Вилька. – А может, и нет. Расскажи подробнее.

И Лео рассказал ей, как мог, про внутреннего и внешнего человека.

Слова впервые подобрались так близко к внутреннему; силовое поле, не пускавшее их туда, исчезло, и внутренний влился в них плавно, как масло, а внешний почтительно посторонился, чтобы не расплескать. Самое главное – то, что Лео увидел внутреннюю Вильку и она оказалась красивей всех красоток его послужного списка, – он все-таки не смог влить в слова так, как хотел, потому что боялся обидеть ее.

Но она все равно поняла:

– Просто внешний человек бывает, когда не доверяешь. Это как скорлупа от опасности. А нам с тобой он не нужен и может смело идти на фиг…

Лео смеялся и обнимал Вильку, чтобы окунуть ее в себя глубже, еще глубже, до самых глубоких глубин своего внутреннего человека. Одежда уже не имела для них значения, но последний телесный предел Вилька стеснялась перейти, и Лео не настаивал, хоть ему и было интересно, какие человеки у них будут это делать – только внешние или внутренние тоже? Он был переполнен ее пониманием и обжигался им, задыхался от него; все это было с ним впервые в жизни и растворило все следы всех девушек, побывавших близко к его телу…

– Так похоже на то, что я чувствую в фильмах разных… или музыка… или когда мысли о важном, о корнях нашего рода… – делился Лео своими новыми открытиями. Слова оплетали его чувство так-сяк, врастопырку, но это было совсем не важно – Вилька понимала его без всяких слов.

– А слушай, – сказала она ему, – ты тогда про какую-то Дырку начал…

Лео изумленно смотрел на нее.

– Я знаю, это не фильм и не группа, – говорила Вилька. – Это… что-то очень важное, да? Я тогда не поняла и обиделась, но потом мне даже стало казаться, что я что-то такое слышала… давно. Что это?

Лео не дышал. Вдруг ему показалось, что качнулся и поплыл потолок комнаты и дрогнули стены… Конечно, это просто потому, что у него кружилась голова и Вилька была близко, очень близко, почти в нем… вот и все. Нет, нельзя так, не хватало еще в обморок брякнуться, как тогда на площади.

– Ты чего дергаешься? – удивилась Вилька.

– Ничего-ничего. – Лео поспешно погладил ее по руке. – Просто вспомнил кое-что… Да, ты права. Это важное.

– Расскажи?

– Хорошо. Только мне надо подумать. Собраться с мыслями. Об этом очень трудно рассказывать, – говорил Лео, и это почему-то звучало жалобно. – Но я хочу.

– Хорошо. Я пока выйду за кофе, ладно? А то голова чего-то кружится.

Лео вдруг захлестнуло болючее, как ожог, нежелание отпускать Вильку ни на сантиметр от тела.

«Глупости какие, – думал он. – Скоро стану психованной бабой…»

– Угу. Иди, а я тут пока обдумаю все. – Лео вальяжно развалился на диване. Пусть Вилька видит, что он не волнуется.

– Да… Ну, пока?

– Так чего прощаешься-то? Через пять минут вернешься.

– Ага…

Вилька тоскливо посмотрела на него и исчезла в дверях.

Он ждал ее до вечера.

Потом пошел искать.

Потом вернулся и снова ждал.

Потом уснул на полчаса, увидел во сне Дырку, черную и ледяную, проснулся, не пошел на работу и снова ждал.

Телефон не отвечал, в сеть «ВТусовке» Вилька не выходила, общих знакомых у них не было…

Только через три дня он узнал, что ее сбила машина без номера.

Она умерла мгновенно и, скорей всего, даже не знала, что умерла.

* * *

А еще через три дня он стоял, бесчувственный, на экстренном собрании младшего отдела Фонда, слушал ораторов и не понимал ни слова:

– …Планомерное растление молодежи, культивирование злостной боброфобии… Яблоко от яблони… Малолетняя вреднючка выразила всю суть своего племени… Оскорбление Рода и всех его корней… Великий Бобр, введи бобров!

Он ничего не понимал, кроме того, что Вильки нет. И тепла, обдающего душу до самой сердцевины, тоже нет. И понимания, от которого больно, как от слез, тоже нет. Ничего нет. Есть одна Дырка.

Лео не знал, что она такое, и от этого ненавидел ее еще больше. О том, что смерть Вильки могла быть совпадением, он даже и не думал. Он просто знал. Как и сама Вилька знала о Дырке.

Хотя на самом деле ничего они не знали, ничего, ничего, совсем ничего…

И только когда Лео узнал про обстрел Глюковиц, пограничного бобро-осландского городка, он словно очнулся. Его словно ошпарило,