Искусство частной жизни. Век Людовика XIV - Мария Сергеевна Неклюдова

хотя бы принять участие в столь славном деле». – «Что же, господин де Лозен, вы получите полное удовлетворение, если это способно вас удовлетворить, и вы единственный покараете виновного, если он таковым окажется. Но не надейтесь отказаться от своего слова, ибо особам моего ранга не следует обещать сверх того, что намереваешься исполнить». – «Мадмуазель, я сдержу слово или расстанусь с жизнью», – отвечал господин де Лозен. «Но если в избранном мной наперснике вы найдете подлинного друга, или близкого родича, или союзника, одним словом, кого-то, кто вам дороже самого себя, то как вы поступите? Ибо надо вам разъяснить все, чтобы вы не могли сослаться на неожиданность…» – «Ах, Мадмуазель, Ваше Королевское Высочество недооценивает мою отвагу, если мне дозволено так сказать со всем подобающим почтением, мой долг дороже мне родных и друзей, и жизнь для меня – ничто в сравнении с честью. Но, – продолжал наш несравненный граф, – дозволено ли будет спросить, кто этот счастливец, против которого Вашему Королевскому Высочеству любо меня воодушевлять, как будто мне предстоит биться с полчищем врагов?» – «Враг, с которым вам сражаться, если он меня предаст, – сказала Мадмуазель, – силен и могущественен, хотя на вид невелик, и потому я хочу убедиться, что вы не станете колебаться, когда я его назову». – «Мне, колебаться! – воскликнул господин де Лозен. – Вы всегда найдете меня непоколебимым». – «Тем не менее я уверена, – сказала Мадмуазель, – что одно его имя не раз заставит вас задуматься и, возможно, он окажется достаточно силен, чтобы вы раскаялись в том, что тут наобещали». – «Мне, раскаиваться! – отвечал господин де Лозен. – Никто на этой земле, даже сама смерть, не способен заставить меня отречься от сказанного, и, когда все силы света вооружатся на мою погибель, я буду взирать на них с отважной смелостью, ничуть не умаляя своего великодушного намерения». На это Мадмуазель отвечала ему следующим образом: «Готовьтесь тогда либо отказаться от своих слов, либо покарать самого себя за черное преступление, за которое вы намеревались наказать виновного, ежели вам выпадет несчастье провиниться, ибо лишь вам хочу я довериться и не знаю никого, кто лучше мог бы с тем справиться; подумайте хорошенько, перед тем как дать слово, готовы ли вы мне верно служить». – «Да, Мадмуазель, – сказал граф де Лозен, – я готов на все, что потребует служение вам, и, поскольку Ваше Королевское Высочество оказывает мне честь, предпочтя меня множеству людей, более того достойных, я обещаю, что никогда не изменю данному слову».

Не успел граф де Лозен откланяться, как принялся размышлять об успехе своего предприятия; наконец-то он мог похвалиться, что выиграл с одной простой попытки, и потому он не преминул в точности придерживаться того, что обещал принцессе, которая, со своей стороны, была не менее рада положиться на единственного человека, который был способен приносить ей надежные известия обо всем, что творилось при дворе. Она видела его полную преданность и рвение, с которым он старался разузнать все самое тайное. И принцесса была до такой степени рада, что с трудом сдерживалась.

Так прошло некоторое время, и господин де Лозен, который продолжал гнуть свою линию и умножать усердие, наконец убедился, что достаточно завоевал ее расположение, чтобы, если судьба останется к нему столь же благосклонна, надеяться однажды завоевать еще больше; и его все более воодушевляло желание добиться успеха.

Однажды утром он явился раньше обычного – случайно ли, намеренно ли, или и вправду имея сообщить Мадмуазель какую-то новость, – и, поднявшись по лестнице и дойдя до самой комнаты принцессы, он, как всегда, хотел войти, но, приоткрыв дверь, заметил принцессу перед зеркалом, с приоткрытой грудью. Он отступил и прикрыл дверь, из почтения не решаясь войти. Мадмуазель, заметив что-то мельком и услыхав, как закрылась дверь, громко позвала и с большой поспешностью осведомилась о том, кто это был, а когда к ней подошли, спросила: «Разве это не господин де Лозен?» Особа, пошедшая взглянуть, ответила, что да. «Пусть войдет!» – несколько раз воскликнула принцесса. Господин де Лозен вошел и отвесил ей низкий поклон, а Мадмуазель сказала: «Сударь, почему бы не войти без этих церемоний? Как, – продолжала принцесса, улыбаясь, – разве за дамами ухаживают, убегая?» – «До сих пор, – отвечал он, – я знал свой долг перед обычными дамами, но никогда не мог выучить, что подобает королевским особам, а если знал, то недавно все позабыл». – «Что вы хотите сказать?» – «Что я хочу сказать? – отвечал господин де Лозен. – Как! Ваше Королевское Высочество желает, чтобы, позабыв о почтении, я вступил в поединок, который, как предвижу, полностью меня погубит?» – «Что вы опять хотите этим сказать, – повторила она, улыбаясь. – Я ничего не смыслю в ваших речах. Объяснитесь получше, если хотите, чтобы я вас поняла». – «Ах, – откликнулся господин де Лозен, – боюсь, что я, к несчастью, и так объяснился слишком ясно, но если Ваше Королевское Высочество делает вид, что меня не понимает, то я объяснюсь открыто, когда мне будет на то дано позволение». – «Я хочу, чтобы это было сейчас», – сказала она, продолжая улыбаться. «Раз Ваше Королевское Высочество повелевает, – ответил господин де Лозен, – я повинуюсь. Когда я приоткрыл дверь вашей комнаты и шагнул внутрь, то первое, что предстало перед моим взором, была ваша королевская особа, но в столь ослепительном виде, что мои глаза никогда не испытывали такого потрясения, и оно или же страх проявить непочтение и потерпеть крушение заставили меня поспешно удалиться. Я не менее прочих люблю прекрасное, а войдя к вам в комнату, я издали заметил луч сияющего блеска вашей королевской особы, – я хочу сказать, Вашего Королевского Высочества, в котором собраны все грации и красоты, способные прельщать взор; ибо, хотя вы всегда очаровательны, лилейная белизна, которую вы скрываете под нитью или шелком, эта белоснежная грудь, которую вы не могли укрыть от моего взора, в соединении с величием вашей фигуры, оказали на меня то же действие, что и на высочайших владык мира. Соединение стольких чудес не может не вызывать желания их созерцать. Я знаю, что созерцание прекрасного приносит удовольствие, удовольствие разжигает желание, а желание стремится к наслаждению. Одним словом, мне было не уйти от этих чар, ставших моим несчастьем. Увы! Ныне я понимаю, сколь прекрасно и выгодно звание короля или правителя, ибо лишь им дано безнаказанно стремиться к обладанию этой красотой. Да, Мадмуазель, я утверждаю, что тот, кто вправе вздыхать по прелестям Вашего Королевского Высочества, – без сомнения, счастливейший человек на свете; конечно, блаженство того, кто станет их обладателем, будет еще большим». – «Меньшего я и не ожидала от вас,