Дракон из черного стекла - Джим Чайковски

кораблю. Сложив крылья, звери пробирались по проходам, казавшимся для них слишком узкими, но все-таки успешно выбрались на открытое пространство палубы – даже Баашалийя, который был чуть ли не вдвое крупней остальных.

Все это время Никс напевала, поделив свои золотистые пряди между четырьмя сердцами: своим собственным, Даала, Баашалийи и Пиллара. Иногда, сосредоточившись, она вдруг видела происходящее другими глазами – как человеческими, так и звериными:

– мгновения битвы, развернувшейся на нижних палубах;

– неподдельный ужас на лицах врагов при виде тварей, вылезающих из теней;

– сверкание клыков, напрочь отрывающих руки и ноги…

И все же Никс ограничивала подобные видения лишь краткими проблесками – не по причине своего мягкосердечия или слабого желудка, а предпочитая сохранять бо́льшую часть их общей гармонии, чтобы поддерживать душевное равновесие Баашалийи, разжигать золотое сияние в его сердце, не позволить замарать его даже крошечным каплям изумрудного огня.

Впереди нее раздался крик:

– Никс! Даал! Придержите-ка своих зверей!

Узнав голос Даранта, она позволила себе мельком увидеть пирата глазами Пиллара. При этом зрелище у нее перехватило в горле. Весь в крови, с порезом на щеке, обнажившим кость, капитан быстро шагал к ним по палубе, на которой среди багровых луж ворочались тела – некоторые шевелились только из-за покачиваний корабля под порывами ветра, другие ползли сами, окровавленные и изувеченные. И хотя большинство мертвецов были облачены в голубоватую сталь, слишком многие – нет.

Радость победы в сердце у Никс, удовлетворение от того, что «Огненный дракон» наконец избавлен от захватчиков, быстро угасли, уступив место печали от потери стольких людей. Один из рааш’ке волочил крыло, оставлявшее за собой алую дорожку на досках.

Она подавила всхлип, и напев оборвался у нее в груди.

Здесь не было места ее золотистым прядям.

Даал переместился ближе к ней и что-то крикнул по-пантеански, созывая к себе рааш’ке, – освобождая палубу, чтобы можно было позаботиться о раненых и оплакать погибших.

Грохот тяжелых сапог подходящего Даранта звучал твердо, но устало – словно мерный стук барабана, возвещающего об окончании битвы.

– Мои люди прочесывают палубы, – объявил он. – Проверяют, не осталось ли кого-нибудь еще. Мы захватили в плен двух бхестийцев, слишком изувеченных, чтобы представлять собой хоть какую-то угрозу. Острие моего клинка развязало им языки. Если они говорили правду, то все эти люди – лишь малая часть тех, кто находится на борту бхестийского корабля.

Даал встрепенулся.

– Сколько их там осталось?

– Впятеро больше, чем напало на нас.

Никс представила себе такой легион – вместе с тяжелым вооружением, которое нес военный корабль.

Дарант испустил прерывистый вздох, полностью отвечающий тому страху, который охватил ее при этих словах. Вызванному не этой угрозой как таковой. А за тех, кто направился туда.

Хоть и почти слепая, Никс повернулась на восток.

– Кто-то должен им помочь!

А потом опять нацелилась невидящим взором на Даранта.

«Но только вот кто?»

Глава 41

Прикидывая взглядом расстояние до конца откинутого люка, Эсме приготовилась к прыжку. Чуть раньше она услышала тревожный звон колоколов, разнесшийся по всему огромному кораблю, который было загнал ее обратно в туннель. Поначалу она намеревалась подчиниться приказу седого рыцаря и донести весть о поражении группы до «Огненного дракона». И все же, пока бежала, никак не могла избавиться от этого жуткого трезвона, даже когда тьма сомкнулась вокруг нее. В глубине души Эсме понимала, что это бессмысленно. Капитан «Огненного дракона» уже показал себя в ее глазах практичным и дальновидным человеком. Ему не требовалось, чтобы примчавшаяся в панике девчонка напоминала ему о необходимости готовить корабль к бою. Не дождавшись остальных, он все равно принял бы все нужные меры.

Так что ноги сами собой замедлили бег, и Эсме остановилась в туннеле.

В темноте каждый резкий удар колокола эхом отдавался у нее в сердце, обостряя чувство вины. А еще пробудив воспоминания о том, как она укрылась под повозкой, пока работорговцы расправлялись с людьми из ее клана – о матери, задушенной арканом, и о жестоко зарезанном отце. Все это время Эсме пряталась, боясь даже нос наружу высунуть.

Она больше не хотела прятаться.

Даже ее пребывание в Сихке было по сути своей тем же самым. Дав себе торжественную клятву вернуться в пустыню, чтобы разыскать Аррена, Эсме могла отправиться туда без чьей-либо помощи абсолютно в любой момент. Она использовала в качестве предлога золото, недостаток провизии, необходимость отточить свои навыки, но в глубине души точно так же пряталась, не в силах высунуть голову из-под земли, как и мертвецы, населяющие эти некрополи.

«Не больше того».

И вот теперь опять изучала громоздящийся перед ней корабль. Хоть колокола и смолкли, сердце у нее в груди сменило их, тревожно забившись. Перед тем как вернуться сюда, Эсме совершила набег на оставленные остальными мешки, в результате чего стояла сейчас с мотком веревки на плече и тяжелой сумкой, негромко позвякивающей у бедра.

Наконец собравшись с силами, она подступила к краю выступа, полностью экипированная для предстоящего дела, за исключением лишь одной очень важной составляющей.

– Давай за мной, Крикит!

Вытянув шею, Эсме прислушалась. С открытой палубы до нее доносились грубые голоса. Хотя штормовой ветер уносил слова прочь, она все-таки узнала характерную хрипотцу того седого рыцаря. Он был там, наверху – гневно отвергал какое-то требование.

Оставалось надеяться, что все остальные тоже сейчас находились там.

Прежде чем Эсме успела опустить взгляд на откинутый люк, в черном небе сверкнула яркая вспышка. За долгие годы, проведенные в этой пустыне, она знала, что на темном плаще Ишуки частенько пляшут молнии, такие же колючие и свирепые, как сердце этой богини.

Эсме сжала кулак, молясь, чтобы это оказалось небольшим благословением Ишуки – счастливым предзнаменованием, брошенным у нее на пути. Вобрав эту надежду в свое часто колотящееся сердце, она пригнулась и прыгнула из туннеля прямо на торчащий из борта люк.

Однако вместо того, чтобы сразу же нырнуть в служебный трюм, Эсме ухватилась за канат, оставленный вором, и зацепилась носком ноги за одну из навязанных по его длине петель, уже выуживая из поясной сумки стальной костыль, который тут же зажала в зубах. Подняв руку повыше, опытными пальцами поискала расщепленную доску или щель между досками. Обнаружив искомое, воткнула туда костыль и накинула на него веревку.

За годы, проведенные в Сихке, ей бесчисленное множество раз доводилось взбираться на песчаные утесы и осыпающиеся стены. Это было практически то же самое. Медленно, втыкая костыль за костылем, Эсме принялась карабкаться по нависающему над ней изогнутому борту «Шпоры».

Кое-кто лишь подивился столь неуклюжему методу передвижения.

Крикит, который приник