КВТИУ. Театральное училище с танковым уклоном - Игорь Егорович Коваленко

Если бы я его не знал, то этот облик мог бы вызвать парестезию верхних и нижних конечностей. Сам Бармалей позавидовал бы этому образу. Зловещую тень создавал нос-баклажан, а огромные уши дополняли этот праздник Хэллоуин. И тут меня понесло: «Осветить лицо слева!» Филипченко перевел фонарь на левую сторону, и теперь уже этот театр теней наблюдал не один я, а разводящий Толик Шевердов, Игорь Теплинских и Олег Олексюк. Они давились от смеха, наблюдая тень с гипертрофированным шнобелем как в кукольном театре. «Осветить лицо справа!» Филипченко покорно выполнял указания часового. Разводящий со сменой переломились пополам от смеха, потому что теперь театральный экран переместился в противоположную сторону. Я ничего не мог с собой поделать, потому что почувствовал себя режиссером этого спектакля, и мой внутренний голос требовал продолжения. «Осветить лицо по часовой стрелке!». Наши военные вместе с разводящим побросали автоматы на землю, и катались по ней в судорожных приступах почти беззвучного смеха. Тут уже и Филипченко понял: что-то происходит сверх обязательной программы. «Осветить лицо против часовой стрелки!» Филипченко, проводя фонариком против часовой стрелки, задал наконец свой вопрос: «Коваленко! Вы што, не ужнали меня?» У меня в запасе был еще вариант освещения луноликого, но я подумал, что это был бы уже слишком откровенный перебор. «Узнал! Ко мне!» – строго по-военному скомандовал я. Филипченко, оправившись от унизительной процедуры, продолжал судорожно задавать один и тот же вопрос: «Коваленко, вы што, меня шражу не ужнали?»

«Не узнал», – ответил я. «Не ужнали?» – не унимался он. «Мне что, два раза повторять?» – ответил я. «Хорошо, я не буду два ража шпрашивать», – отпарировал Филипченко. Если бы он мог, он съел бы меня с сапогами прямо здесь на посту, но часовой – лицо неприкосновенное. Поводив своим носом, Филипченко не нашел ничего другого, как озадачить меня на посту: «Так вот Вам задание, товарищ куршант, проверить ишправношть ограждений и целоштношть шлепков с печатями. «Ограждения проверю, а слепки с печатями не смогу проверить без фонаря, часовому фонарь не положен». «Что за резон?»,-раздражённо выпалил Филипченко. «Какой резон, где резон?» – с невинностью на лице спросил я. Минута глубокого размышления у Филипченко. «Правильное замечание нашчет печатей». Слово «резон» очевидно было последним, которое он извлек из энциклопедии, вот и блеснул интеллектом.

Часть 8

Курсантская жизнь протекала согласно распорядку дня, учебному плану и уставам Вооруженных Сил. С утра подъем, построение, причем после команды старшины: «Кууууурс! Подъем!» следовала другая команда: «Одеялки откинуть на спинки кроватки!» По этой команде курсанты, вскакивая, одновременно одним движением откидывали одеяла на спинки кроватей, причем строго однообразно. Это была рекомендуемая гигиеническая процедура с целью проветривания постели после ночного сна. Когда одеяло откидывали на спинку кровати, то находились профессионалы искусства маскировки, которые умело сливаясь со спинкой кровати, скрывались под одеялом, чтобы не бежать на утренний кросс и закосить от зарядки. Таким специалистом был отслуживший срочную службу Леха Чащин. Алексею удавалось водить за нос старшину, пока случайно тот не решил поправить “одеялко”. Каково же было изумление старшины Кургаева, когда под плоскостью спинки кровати он обнаружил живую человеческую плоть. Так Леха погорел, а сержанты усилили бдительность. На построении начальник курса капитан Скоропис Владимир Николаевич ,после команды старшины: «Равняйсь! Смирно!», тщательно проговаривая слова, произносил: «Больные, дурные, хромые и косые, выйти из строя!» Под сими перечисленными категориями подразумевались “легко раненые” освобожденные по медицинским показаниям от физических упражнений. Капитан Скоропис невысокого роста, спортивный, худощавого телосложения, с широкими плечами и крепкими руками. Смуглое мужественное красивое лицо восточного типа, черные как смоль волосы и темные, почти черные, влажные персидские глаза. Он всегда сохранял каменное выражение лица и спокойствие, что бы ни происходило вокруг, то есть был образцом самообладания. Всегда аккуратен и подтянут. Капитан Скоропис дополнял свой азиатский имидж и своеобразным лексическим набором. Так на построениях в казарме, он любил проводить внезапные проверки на предмет наличия вшивников и запрещенных предметов, включая и алкоголь.

– Сегодня будет большой Байрам, всем будем делать кисям, – медленно и спокойно произносил он. –У кого найдем, тому секир-башка. Бельды?

Помимо таких мероприятий он практиковал занятия на скорость подъема и отбоя курса.

– Сегодня будем делать прыг-скок, – проговаривал невозмутимо наш Бельды, и мы летали, многократно раздеваясь и одеваясь за сорок пять секунд, а старшина еще добавлял, когда прыгали в кровати :

– Таить скрип, таить, – в смысле «отставить скрип пружин кроватей», и в течение ровно одной минуты должна сохраняться мертвая тишина. И лишь через минуту можно было повернуться на бок, занять удобное положение для сна или встать пройти в туалет перед сном. Причем раздеваясь, нужно было аккуратно повесить гимнастерку на спинку прикроватного стула, сложить брюки, поставить ровно сапоги и повесить портянки. Зачет, как всегда в армии, по последнему. Если кто-то не уложился или заскрипел в кровати по неосторожности, праздник «прыг-скок» продолжался. Вот такой армейский кроссфит.

Утром обычно после выведения из строя хромых и косых для прогулки звучала следующая команда: «На уборку территории выйти из строя!» За курсом закреплена определенная часть территории училища. И самая сакральная команда: «Мусор! Выйти из строя!» – с серьезным выражением лица командовал старшина. Под словом «мусор» понималась команда из двух-четырех человек, выделявшихся на специальную работу по выгрузке-погрузке пищевых отходов. Все пищевые отходы из курсантской столовой свозились в специальный приемник, представлявший собой кирпичную постройку без окон высотой в два этажа. Сверху, через металлическую дверцу, из кухонных баков с пищевыми отходами, выгружалась параша, как ее называли курсанты. Это делали курсанты в наряде по кухне, а спецкоманда «Мусор» загружала из дверцы снизу все эти деликатесы в бочки на колесах. Затем эти бочки транспортировались в Гореничи, где была училищная свиноферма. Однако до училищных свиней мало что доходило, потому что всю парашу разворовывали прапорщики для своих домашних свиней, а училищные с голодухи ели камни и что останется после прапоров. Да это нам было и не очень интересно, потому что, будучи в нарядах по кухне, мы доставали из морозильников туши н/з со штемпелями, датируемые 1947-м, 1954-м годами…

Однако пришла пора от грубого материализма перейти к культурным ценностям. А они у нас, несмотря ни на что, тоже были.

Почти на каждом курсе нашего училища был свой вокально-инструментальный ансамбль. И была традиция: переходя на пятый курс, музыканты по недорогой цене продавали свою аппаратуру первому курсу. Курсанты первого курса скидывались и приобретали комплект инструментов с колонками и усилителями. Так у нас на курсе организовался свой ансамбль. На ударных по конкурсу прошел Валик Немирич. Ритм-гитара и