Роман без героя - Александр Дмитриевич Балашов

лице», как дал ему своё определение учёный, смотрели чёрные угольки глаз незнакомца. На секунду, как показалось отцу и сыну, в них вспыхнули красные искорки… Будто налетевший летний ветерок раздул уже угасшие головешки в костре.

Человек резко поднялся, отряхнул брюки и, надвинув поглубже шляпу, пружинисто шагнул из песочницы в сторону арки. Шагнул – и тут же исчез в темноте.

– Ты видел?.. – ошеломлённо прошептал Волохов-отец.

– Что это было? – шёпотом переспросил сын.

– Хочется от тебя поскорее узнать, кто это?

Некоторое время отец и сын сидели в машине молча. Потом профессор спросил:

– Ты его запомнил? Запомнил ЕГО лицо?

Владимир достал сигареты, прикурил от шипящего огонька газа, затянулся дымом и сказал то, о чём думал и сам профессор.

– А разве у НЕГО было лицо?

– А что, по-твоему?

– Маска какая-то… Серая с красноватым оттенком маска. Из эластичного пластика. Ну, как в древнем фильме на кассете, что я нашёл на антресолях… Забыл, как называется…

– Как у фантомаса, – подсказал отец.

– Вот-вот, именно, как у фантомаса. А я-то думаю, что за дежавю, мать его! Где-то я всё это уже видел… В какой-то прошлой жизни. Оказывается, в «Фантомасе», вот откуда моё дежавю!

Волохов-старший выключил фары, молча взял из рук сына недокуренную сигарету, старательно затушил её в пустой автомобильной пепельнице, вытащил её из панели и, открыв дверь, старательно вытряхнул содержимое пепельницы на траву.

– Дежавю… – задумчиво повторил он вслед за сыном. – Красивое французское слово. Дословно переводится на русский как «уже виденное».

– Мой научный руководитель, помнится, определял это «дежавю» как патологическое психологическое состояние человека…

– Чушь! – перебил сына Игорь Васильевич. – Полное невежество наших снобов от науки! Известно ли вам, господин бывший младший научный сотрудник, что психолог Эмиль Буарак ещё в конце девятнадцатого века понял суть этого явления. Понял, почерпнув драгоценные знания о пунарджанме, что с санскрита переводится как переселение душ. Почерпнул из самой древней научной книги на Земле – я подчёркиваю: научной, а не философско-религиозной, как её позиционируют наши современные фарисеи от науки. Это книга древних индусов «Веды», написанная ещё за полторы тысячи лет до Рождества Христова.

Волохов-старший хмыкнул, и профессор уловил некоторую снисходительность своего образованного, весьма «продвинутого», как сегодня принято говорить, сына. Игорь Васильевич покачал головой:

– Вэрба волант, скринта манэнт… Слова улетают, написанное остаётся. Не подражай своему бывшему научному руководителю, большому самовлюблённому снобу и ещё большему невежде. Именно «Веды» открыли миру тайну круговорота рождения и смерти на планете Земля. Древние индусы принимали этот круговорот как естественный феномен природы. Ну, как, скажем, круговорот воды в природе, с которым знаком каждый школьник.

Владимир, зная увлечённость отца древними манускриптами, написанными на санскрите (сам он их считал некими сборниками мифов и религиозных заблуждений древних мистиков), улыбнулся. Но его снисходительная улыбка не ускользнула из внимания профессора даже в темноте салона.

– Так вот, аспирант-недоучка, Эмиль Буарак первым из учёных мира, повторяю, ещё в девятнадцатом веке попытался объяснить дежавю проявлением реинкарнации. Это когда совершенно здоровый человек, невзначай заглядывает в своё подсознание и вспоминает события из своих прошлых жизней. Так что твой «Фатомас» и патолого-психические состояния человека тут не при чём…

Володя взялся за ручку двери.

– Ладно, чёрт с ними – с дежавю и фантомасами! Пойдём, отец, домой. Попробуем вычислить логически твоего Серго кардинала. Это, я думаю, сейчас посерьёзнее давно забытого миром учения, как его – пунарджанме… Теперь мне очень нужно знать, кто был тот человек в маске? И зачем он постоянно преследует и пугает тебя?

Они вышли из машины. Волохов-старший нажал кнопку автомобильного брелка, сработала защита, и центральный замок автоматически закрыл двери «Волги».

– А ты, Володь, думаешь, что на нём была маска? – спросил Игорь Васильевич, открывая ключом кодовый замок подъезда.

– Ну, ты же сам видел – серая с красноватым оттенком пластиковая маска! Мерзкая маска, не дай Бог приснится ночью…

– Ну да, ну да, – тихо повторил профессор. – Маска, конечно же, маска… Мерзкая маска бессмертия.

Владимир придержал дверь, пропуская вперёд себя отца, и переспросил, недоумённо пожав плечами:

– Мерзкая маска бессмертия? Почему же – мерзкая? Ты лично и все светлые умы мира бьются над проблемой омоложения организма человека стволовыми клетками и прочей хренью, чтобы – я уже не говорю о бессмертии! – чтобы просто продлить жизнь человеку… А ты бессмертие называешь «мерзким».

Игорь Васильевич уже подошёл к лифту и, вызывая кабину, буркнул себе под нос:

– Дураки, снобы и невежды твои «светлые умы»!.. Я, честно скажу, взялся за тему не из альтруистических соображений. У меня личные счёты с бренным телом, таким недолговечным, подверженным смертельным болезням, погибающим порой от сущей малости даже при падении с высоты своего роста… После гибели мамы, а потом Ирины…

Отец замолчал, закашлялся и полез в карман за платком, чтобы промокнуть влагу, выступившую на глазах. «Да, сдаёт, сдаёт мой железный старик, – подумал Владимир. – Зря, наверное, я полез в эту тему, теперь отца не остановить. В кардиоцентре хотели стимулятор вшивать, сердце уже не в дугу, но дух противоречия, как у молодого Сократа».

Профессор сунул платок в карман, снова нажал на кнопку, буркнув под нос: «Опять застрял между пятым и шестым… А на замену лифта деньги ещё в прошлом году собрали, ворьё!».

– О чём это я? – продолжил Волохов-старший. – Ах, да…Короче, после смерти Ирочки я понял: природная биологическая оболочка в нынешней агрессивной среде, где вода, атмосфера, вся экология загрязнена, как ты выражаешься, «всякой хренью», стала Атману плохой защитой. Душе нашей, Вовка, нужна добротная искусственная оболочка из наипрочнейшего материала. И такой материал есть! Лет триста верой и правдой хозяину прослужит.

Наверху слышался какой-то шум. Кто-то колотил ногами по железным дверям кабины и глухо матерился – по всему, лифт застрял надолго.

– Но искусственная оболочка, – округлил глаза Владимир. – Оно ведь… не живое.

Отец, сев на своего конька, погнал его в галоп. Профессор привык искать истину в споре. В любой научной дискуссии старого спорщика охватывал азарт, он подмигнул сыну и продекламировал какую-то поэтическую строчку:

– «Атман войдёт в приемлемое тело и неживое скажется живым».

– А это что за ритмическая хрень? Из современной авангардной поэзии?

– Дурак ты, Вовка, с шорами на глазах, как и всё поколение дилетантов. Раньше шоры лошадям навешивали, чтобы только вперёд смотрела коняга, тянула воз и не о чём таком не думала, не пугалась… А неплохо бы и обернуться. Без прошлого нет будущего.

– Старо, как мир…

– А мир-то вы и не знаете. Это из Упанишихад, пророческой части «Вед» древних индусов.

Профессор машинально нажимал на кнопку вызова, но слышались