Город пробужденный - Богуслав Суйковский

Тень от стен уже заметно сократилась. Сперва взгляд притянул к себе тихий римский вал, потом какой-то камень, искрившийся в лунном свете, потом — купу кустов, один из которых был светлым на темном фоне. И лишь потом движение, скорее угаданное, чем увиденное, уже в полосе тени, у самого рва, заставило Керизу опустить взгляд и всмотреться пристальнее.

Да, не оставалось сомнений — там что-то двигалось. Медленно, осторожно ползя, что-то приближалось к краю рва. Что-то маленькое. Гиена? Нет, как бы она пробралась через римский лагерь и вал? Наверное, собака. Жрец Магдасан, мудрый человек, предупреждал, что среди бездомных, одичавших псов, бродящих между войсками, есть бешеные, которых следует убивать. Может, это как раз такой? А около полуночи на подступы, как обычно, выйдут патрули. Страшна смерть укушенного бешеной собакой! О, вот он остановился.

Взяв оставленный Кадмосом лук, она наложила стрелу. Целиться было трудно: наконечник стрелы отсвечивал в лунном сиянии, отчего казался большим и широким, а темное пятно на черном фоне таяло, расплывалось, почти исчезало. Вот оно замерло.

Лук был для нее слишком тугим, пришлось напрячь все силы, чтобы его натянуть.

Но вот темное пятно перестало двигаться. Оно замерло так внезапно, что все это показалось обманом зрения.

— В кого ты целилась? — Кадмос почти бесшумно вынырнул из тени и подбежал к Керизе.

Она указала рукой.

— В… в собаку. Она ползла. Вот, теперь лежит без движения.

Но у Кадмоса, видно, зрение было острее, потому что, всмотревшись в темный силуэт, он живо ответил:

— Это не собака! Кажется… человек! Да, человек!

— О, богиня! Я целилась в человека? Кто… кто это может быть?

— Наверняка римский шпион! Жди здесь! Держи лук наготове и, если что, не дай ему уйти. Может, он просто затаился! Не верю, что ты попала! Далеко, да и ночь!

Он снова сбежал с башни, созвал нескольких воинов, затем в ночной тишине отчетливо скрипнула отворяемая калитка, скрытая в изломе стен, и через мгновение по ту сторону рва показалось несколько осторожно идущих фигур. Они подошли, окружили темное пятно, после чего двинулись обратно к калитке, неся какую-то ношу.

Керизе показалось, что ночь уже на исходе, прежде чем на каменных ступенях снова зашуршали шаги и рядом с ней встал Кадмос. Он был явно взволнован.

— Ну что, Кадмос, что? Это…

— Да, человек! — поспешно, тихо ответил тот. — Женщина!

— Женщина? Здесь?

— Это Анабала, наша шпионка, что доставляла вести из лагеря консула.

— О, Танит!

— Ее ударили широким копьем. Она умирала, когда мы ее подняли. Потому-то она и ползла, и у нее не было сил окликнуть нашу стражу.

— Бедная! О, но она, верно, несла какие-то важные вести!

— Верно! Именно это меня и тревожит. Когда мы несли ее к воротам, она пыталась что-то сказать, но я разобрал лишь: «Они выступили…» Хотя десятник из стражи утверждает, что она шептала: «Они выступят…» Что-то происходит в римском лагере, а мы не знаем что!

За стенами застучали копыта, и какой-то запыхавшийся голос принялся кричать снизу:

— Эй, шалишим Кадмос! Эй, Кадмос!

— Я здесь! Кто меня ищет? — Кадмос перегнулся через зубец.

— Меня послал Мардонтос, что стережет Тевестские ворота. По старой дороге от Утики идут римляне. Видно, что тащат многочисленные машины. Идет и пехота.

— Атака? Ночью? Хорошо. Кериза, спеши к Гасдрубалу. Теперь я понимаю слова Анабалы! Они и впрямь выступили! Но это безумие дорого им обойдется! Найди меня у Тевестских ворот! Эй, будить людей! По всем стенам — тревога!

Далеко в ночной тишине раздались звуки труб и рогов, вспыхнули поспешно зажженные светильники, запылали огни под котлами со смолой, гарнизон занял свои места на стенах. В лунном свете виднелись медленно приближающиеся римские машины, прикрытые плотными, развернутыми отрядами пехоты. Они шли не только к Тевестским воротам, но и к Тунесским, и к великим воротам Ганнона, шли медленно, демонстрируя силу и уверенность в себе.

Но никто и не подозревал, что это легат Лелий, следуя принципу, что лучшая оборона — это нападение, согнал всех оставшихся в лагере людей — рабов, слуг, поваров, легкобольных — и велел им толкать к стенам столько машин, сколько возможно. Свои два манипула он развернул в одиночные шеренги и изображал массированное, решительное наступление.

Весть о настоящем, готовящемся наступлении Сципиона, которую несла Анабала, так и не дошла до защитников города.

46

Прошло два дня после странной, кроваво отбитой атаки римлян. Ветер все дул с суши, не позволяя флоту выйти в море, что почти доводило Эоноса до болезни, а всех остальных — тревожило. Ибо было совершенно ясно, что римские шпионы доносят консулу обо всем, что творится в городе, и наверняка постараются донести и о таком важном деле, как завершение строительства флота.

Но хватит ли удвоенной стражи и постоянной бдительности, чтобы помешать им выбраться за стены? А вернее — надолго ли их хватит?

На третий день самум начал стихать, но все еще дул слишком сильно, чтобы корабли могли выйти в море. Все моряки сходились в одном: такое продлится еще пару дней, после чего наступит штиль.

— Не буду я, верно, ждать восточного ветра! — терял терпение Эонос. — Пойду на одних веслах! У нас и так будет преимущество!

— Римляне спустили на воду те три триремы, что чинили у Тунеса! — предупреждал Фали, дерзкий малец, который на маленьком челне пускался в одинокие ночные разведывательные вылазки.

— Это им не поможет! О, Мелькарт, останови же наконец этот ветер и дай нам выйти в море!

Но в тот же день внимание всех было приковано к другому. Около полудня ветер донес до порта звуки труб, трубивших настойчиво, внезапно. В мастерских, в огромных кузницах, на верфях и складах на миг замерла работа.

— Из храма? Снова народное собрание? — стали спрашивать люди, но Макасс, проходивший в это время через площадь Ганнона, решительно это отрицал. Такого намерения не было, не случилось ничего такого, чтобы нужно было взывать к народу.

— А может, прибыло римское посольство? — предположил кто-то.

— Они получили по заслугам два дня назад и сыты по горло! Это возможно! — люди тут же радостно подхватывали такую новость.

— О, лишь бы они ушли и из-под стен, и из Утики,